Нынешний экономический, валютный и финансовый кризис в России — очень сложное явление, в котором соединилось воздействие множества разных факторов. Нам предстоит еще долго обсуждать его механизмы и последствия. Тем не менее, надо с чего-то начинать. Тема сегодняшней колонки — один из аспектов валютного кризиса, который мне представляется ключевым.
Начну с того достаточно очевидного факта, что Россия в своих проблемах не уникальна. В нашей стране с некоторых пор стало модно говорить о странах БРИКС (от английского BRICS — Brazil, Russia, India, China, South Africa) как о некоем блоке быстро развивающихся стран, вроде бы способных стать средоточием экономической мощи, альтернативой «старым» развитым странам. Гораздо менее известно, что в кругах финансовых аналитиков в последнее время стало употребляться общее название «хрупкая восьмерка» (Fragile Eight), которым обозначают список из восьми стран: Бразилия, Чили, Аргентина, Турция, Индия, Индонезия, Россия и ЮАР. Все страны БРИКС, кроме Китая, входят в этот список. Объединяет эти страны то, что для них для всех характерен высокий риск валютного кризиса, который может спровоцировать долговой кризис глобального масштаба. Как мы могли убедиться, так сказать, на собственной шкуре, Россия включена в этот список не напрасно. За общей характеристикой «хрупкой восьмерки» и кратким профессиональным описанием механизма валютного кризиса я отсылаю читателя к одному из недавних выпусков новостной рассылки авторитетного финансового аналитика Джона Молдина (на английском языке). Здесь же мы попробуем разобраться в механизме валютного кризиса на простых примерах, иллюстрирующих знакомый нам опыт.
Начнем, пожалуй, с распространенных штампов по поводу «России, сидящей на нефтяной игле», «голландской болезни», «ресурсного проклятия» и т.д. Широко распространено объяснение экономических трудностей страны динамикой цен на нефть. Говорится, что сначала высокие цены на нефть (и, в меньшей степени, другое минеральное сырье) привели к своего рода «привыканию» экономики, к «отмиранию» всех видов производства, кроме нефтедобычи, к укреплению рубля, не соответствующему экономическим реалиям, к чрезмерному потребительскому и кредитному буму. А затем падение цен на нефть, наряду с международными санкциями и большой валютной задолженностью крупнейших государственных компаний, привело к обрушению национальной валюты и вытекающим из этого тяжелым последствиям.
На мой взгляд, в таких утверждениях есть определенная доля истины. Но не вся истина. Как это часто бывает в общественных явлениях, видимая причина зачастую оказывается проявлением более глубинной причины, которую трудно заметить, не сменив угол зрения.
Попробуем разобраться с «фактором нефти», абстрагируясь пока что от санкций и от задолженности компаний.
Для того, чтобы понять, как и почему рост экспортных цен на какой-либо товар (в данном случае на нефть) может привести к буму, за которым последует кризис, сначала стоит посмотреть, что произошло бы, если бы денежные условия для экономической деятельности были совсем другими. Для этого применим популярный у экономистов метод мысленного эксперимента.
Мысленный эксперимент
Представим себе некую вымышленную страну, именуемую, скажем, Руритания. Страна очень большая и разнообразная, довольно развитая, с диверсифицированной рыночной экономикой и своей денежной единицей. Для нашего примера неважно, применяется ли в денежном обращении золото, серебро или какая-нибудь необеспеченная валюта современного типа («фиатные» или «декретные» деньги), — важно, чтобы денежная система была единой на всей территории. Есть в Руритании холмистый регион, именуемый, скажем, Грассленд. Регион довольно большой и экономически в меру развитый. Местная экономика довольно разнообразна — есть и сельское хозяйство, и промышленность, и полезные ископаемые добываются, и услуги процветают. В межрегиональном обмене Грассленд специализируется на нескольких разнородных товарах, но более или менее в равной степени.
Представим себе далее, что ученые-биологи, проводившие исследования в одной из долин Грассленда, обнаружили там уникальную местную травку, называемую, скажем, королевский лист. Травка неприхотливая, сорняк сорняком, но выяснилось, что она содержит некий фермент, практически гарантированно вылечивающий практически любую форму респираторной вирусной инфекции за пару часов. Кроме того, оказалось, что эта травка нигде, кроме этой долины, не растет и расти не может.
Каковы будут экономические последствия нового открытия? Очевидно, в Грассленде начнется экономический бум.
Начнет бурно развиваться плантационное выращивание королевского листа и фармацевтическая промышленность, изготавливающая из него лекарство. Спрос большой, поэтому цена на лекарство велика, а издержки маленькие, так что дело прибыльное. В Грассленд пойдут прямые инвестиции. Новые предприятия создадут спрос на труд, многие местные жители пойдут туда работать, да еще и «понаехавшие» понаедут. Зарплата в регионе вырастет. Вырастут и цены на землю, и арендная плата на все виды недвижимости, отчего часть предприятий других отраслей в Грассленде закроется или переедет в другие места, а жители и предприятия региона будут ввозить (импортировать) соответствующую продукцию из других частей Руритании. Впрочем, далеко не все виды бизнеса постигнет такая участь — некоторые виды производимых в регионе товаров и услуг, наоборот, будут востребованы предприятиями, связанными с выращиванием и переработкой королевского листа, и теми, кто на этих предприятиях получает зарплату. Кроме того, региональный бюджет начнет получать большие суммы в виде налогов на прибыль и на личные доходы; полученные деньги правительство региона будет тратить на строительство дорог, развитие образования и здравоохранения, на повышение зарплаты врачам, учителям и другим государственным и муниципальным служащим, на переоснащение полиции и т.д. Говоря абстрактным экономическим языком, спрос на производимое из местного сырья лекарство приведет к структурным сдвигам в экономике региона. А говоря лозунговым языком современных российских СМИ, Грассленд «сядет на травяную иглу».
Дальше события могут развиваться по-разному.
При одном сценарии регион надолго остается уникальным источником ценного для потребителей лекарства, так как никаких аналогов или заменителей найти не удается.
Соответственно, новая структура региональной экономики более или менее стабилизируется, и Грассленд так и будет специализироваться на производстве уникального лекарства. Попытки регионального или центрального правительства как-то искусственно «диверсифицировать экономику» региона будут совершенно бессмысленным делом, расточительным как для самого региона и его жителей, так и для Руритании в целом. Всем будет гораздо лучше, если каждый будет заниматься своим делом. Иными словами, всякая болтовня про «травяную иглу» будет просто бессмысленным сотрясанием воздуха — каждому жителю региона и страны выгодно, чтобы каждый другой специализировался на том, что он может делать лучше и дешевле.
При другом сценарии ученые-предприниматели, работающие в химико-фармацевтических фирмах по всей стране, видя, насколько выгодно производство нового лекарства, начинают усиленно искать способы синтеза содержащегося в королевском листе фермента или его аналогов, позволяющих достичь того же результата. Примерно через 10 лет кое-кому удается найти достаточно экономичный способ синтеза, и у производителей из Грассленда наконец-то появляются реальные конкуренты. Еще один вариант, принципиально не отличающийся от этого, состоит в том, что ученые-биологи, продолжая исследования необъятных, но малонаселенных просторов юго-запада Руритании, открывают еще несколько долин, где в больших количествах растет королевский лист. И в том, и в другом случае через некоторое время на рынок выходит множество новых производителей лекарственных аналогов.
Что произойдет с экономикой Грассленда в этом случае? Цены на чудо-лекарство упадут. Прибыльность фармацевтических предприятий снизится, некоторые даже разорятся. Упадут и доходы производителей-смежников. Сельхозпроизводителям станет выгодно производить другие виды продукции на тех площадях, где до этого рос королевский лист.
Часть наемных работников потеряет рабочие места и будет вынуждена искать работу, зарплата других понизится.
Цены на землю и арендная плата также снизятся, что, в сочетании с безработицей и новым уровнем заплаты, сделает выгодным открытие в Грассленде других производств, в том числе тех, которые были закрыты раньше. Однако на запуск этих производств потребуется некоторое время. Региональный бюджет недосчитается денег, так что надо будет снижать зарплаты врачам, учителям и вообще экономить на всем. Все эти трудности будут продолжаться до тех пор, пока всем производственными ресурсам — людям, земле, недвижимости и др. — не найдется новое применение. После чего жизнь в регионе нормализуется, но уже с новой структурой экономики. Благодаря активности предпринимателей, ищущих новое применение ресурсам, и работников, ищущих новое применение своим силам, Грассленд естественным образом «слезет с травяной иглы» (если, конечно, региональное и центральное правительства не будут ему сильно мешать).
На самом деле легко заметить, что во всех описанных сценариях тот факт, что структурные изменения региональной экономики как-то связаны с природным ресурсом или с «природной рентой», извлекаемой из уникального природного ресурса, особой роли не играет. Принципиально ничего не изменится, если первоначальным толчком к структурным изменениям послужит создание любого другого высокоприбыльного производства. Разумеется, многое зависит от конкретных экономических характеристик нового производства и рынка производимых им товаров. Но сам сценарий бурного развития региона, сопровождаемого сильными структурными изменениями, с последующим спадом, вызванным дальнейшими изменениями рынков и новыми структурными сдвигами, достаточно типичен для регионов крупных стран (достаточно вспомнить историю Калифорнии и Среднего Запада в США, Рура в Германии и др.). Некоторые регионы в нашем реальном мире переживают такие взлеты и падения по многу раз. Но никому не приходит в голову в таких случаях говорить о «голландской болезни», о «сырьевом проклятии» или приписывать какую-то особую роль в этих процессах кредитно-денежным или валютным факторам. Структура спроса и предложения меняется — меняется и структура производства, в том числе и пространственная. Это естественный экономический процесс, в ходе которых региональная экономика может переживать бумы и спады.
Возникает вопрос: почему же тогда аналогичные структурные сдвиги, вызванные изменением спроса и предложения, если они затрагивают не регионы, а страны, описываются экономистами в других терминах, требуют других методов исследования и порождают требования особого регулирования? Ведь разделение на регионы или страны — это условность; королевский лист в нашей модели, как и всевозможные товары нашего реального мира, не меняет потребительских свойств от смены места, а потребителю все равно, откуда ему доставили товар, если товар его устраивает. Печально, когда люди остаются без работы, но для решения этой проблемы есть известные средства. Бороться же со специализацией страны в международном разделении труда — все равно что бороться со снегом зимой.
Тем не менее, в случае разных стран есть одна особенность, которая радикально меняет картину по сравнению со случаем разных регионов одной страны. Эта особенность связана с денежной системой. Напомню, с чего мы начали изложение модельного примера с Руританией и Грасслендом: на территории всей страны, включая данный регион, действует одна и та же денежная система.
А теперь представим себе, что Руритания и Грассленд — разные страны, в каждой из которой действует отдельный денежный стандарт.
Иными словами, в них имеют хождение разные необеспеченные («фиатные») валюты современного типа, обменный курс между которыми устанавливается на рынке. Более того, в каждой из них запрещено оплачивать сделки какой-либо иной валютой, кроме национальной (за исключением сделок по обмену одной валюты на другую). Иными словами, в обеих странах существуют национальные валютные зоны. Будем считать также, не вдаваясь в технические подробности, что валюты двух стран свободно конвертируются друг в друга по всем видам операций; валюты можно свободно провозить или переводить через границу.
Итак, открыт уникальный вид фармацевтического сырья в одной из долин Грассленда. Что происходит? Во-первых, покупать лекарство хотят жители не только страны-производителя, но и соседней страны, причем, ввиду его дефицитности, за очень хорошие деньги. Производители лекарства из Грассленда везут товар в Руританию и продают за местную валюту — по-другому нельзя. Часть ее они могут потратить на месте для покупки, например, необходимого им оборудования, а также потребительских товаров, чтобы потом продать их у себя дома. Но они не могут потратить на это всю выручку — ведь им надо еще расплатиться с рабочими и поставщиками на родине. А это можно сделать, лишь продав часть инвалютной выручки за валюту своей страны. Кроме того, им надо уплатить налоги своему государству, опять-таки, в национальной валюте. И производители лекарства из Грассленда «выбрасывают» большое количество руританской валюты на валютный рынок. Это означает увеличение ее предложения, и следовательно цена (курс) руританской валюты падает — или, что то же самое, курс грасслендской валюты растет.
Кому в Грассленде может потребоваться валюта другой страны? Прежде всего, импортерам, которые будут закупать руританские товары и продавать в Грассленде. Удешевление руританской валюты им выгодно — оно означает, что на одну единицу грасслендской валюты они смогут закупить больше товаров и продать соотечественникам в Грассленде. Это значит, что импортных товаров в этой стране станет больше, они подешевеют по сравнению с товарами местного производства, и жители Грассленда смогут больше купить этих товаров на одну и ту же сумму местной валюты. Иными словами, разбогатеют даже те жители Грассленда, которые не работают в новой бурно развивающейся отрасли фармацевтики и никак с ней не связаны. Но произойдет это не благодаря большей производительности их труда или большему спросу на производимые ими товары, а просто из-за того, что экспортер не имеет права рассчитываться у себя в стране чужой валютой и вынужден продавать часть выручки на валютном рынке.
Вот в этом и состоит ключевая разница. Можно сказать, что в условиях национальной валютной зоны резкий скачок прибыльности одной из отраслей, работающей на международный рынок, или скачок мировых цен на ее продукцию приводит к тому, что получаемая ею выгода «размазывается» по всем жителям страны и предприятиям, пользующимся национальной валютой, через повышение ее обменного курса. Национальная валютная зона как бы связывает всех ее обитателей «валютной круговой порукой»: выигрыш некоторых на внешнем рынке частично распределяется среди всех остальных через механизм валютного курса.
Да, такое изменение невыгодно экспортерам, которые покупают в стране с подорожавшей валютой, а продают в стране с подешевевшей.
Но, во-первых, часть этих экспортеров, по крайней мере, производители того самого уникально выгодного товара, все равно остаются в выигрыше. А во-вторых, те предприятия, которые работают на внутренний рынок, а особенно те, кто использует импортные материалы или оборудование, оказываются в существенном выигрыше за счет относительного удешевления импорта — как и работники, которым они платят зарплату.
Разумеется, в ситуации, подобной той упрощенной модели, которую мы здесь рассматриваем, иностранная валюта в стране не накапливается, по крайней мере, выше определенной суммы, необходимой для обслуживания экспортно-импортных операций. С ней здесь просто ничего невозможно сделать, кроме как купить товары по импорту. Поэтому «излишки» иностранной валюты превращаются в изобилие импортных товаров, с которыми теперь местным производителям конкурировать труднее. Но этот факт не отменяет эффекта «размазывания выигрыша на всех», о котором мы только что говорили.
Преднамеренные и непреднамеренные последствия
Проследим теперь, какую дальнейшую цепочку изменений порождает описанный выше сценарий, когда некий товар массового экспорта резко выигрывает в прибыльности. Прежде всего, «размазывание выигрыша на всех» создает иллюзию, что при прочих равных условиях доходы от любой деятельности в стране с подорожавшей валютой больше, чем от такой же деятельности в стране с подешевевшей. Это порождает приток капитала извне: внешние инвесторы рассчитывают получить больше прибыли (выраженной в своей собственной валюте). Приток капитала приводит к росту спроса на местную рабочую силу и на другие ресурсы, что ведет к росту их цен. Это, в свою очередь, может порождать стимул к иммиграции.
В принципе, если бы не было никакого дополнительного государственного вмешательства, это довольно быстро привело бы к тому, что все виды издержек в стране с подорожавшей валютой выросли бы еще сильнее, и никакого продолжительного бума не возникло бы.
Но тут в дело включаются правительство и центральный банк.
Правительству вовсе не хочется, чтобы его обвинили в том, что оно ничего не сделало для спасения испытывающих трудности экспортеров. Поэтому оно добивается от центрального банка, чтобы тот притормозил рост национальной валюты по сравнению с иностранной. Как это может сделать центральный банк? Главным образом, покупая иностранную валюту, т.е. предъявляя на нее спрос. Тем самым он повышает курс иностранной валюты по сравнению с тем, который был бы в противном случае, и «прибивает к земле» рост своей собственной. Но тем самым он создает, по крайней мере, две дополнительных иллюзии.
Во-первых, центральный банк этим создает иллюзию, что не только готовая продукция, но и производственные ресурсы в стране (труд, земля, недвижимость и т.д.) стоят меньше, чем на самом деле (т.е., чем они стоили бы, если бы он не вмешивался в работу валютного рынка). Если для местных производителей, работающих на местный же рынок, это мало что меняет, то для экспортеров это увеличивает показатель прибыли. Что в свою очередь облегчает им заимствования как в национальной, так и в иностранной валюте.
Во-вторых, покупая валюту на рынке, центральный банк увеличивает национальную денежную базу. В прежних колонках (например, здесь и здесь я уже рассказывал, как работает механизм порождения кредитного цикла при увеличении денежной базы — интересующихся я отсылаю к этим текстам и указанной там библиографии. Покупая что-либо — в частности, валюту, — центральный банк увеличивает резервы банков по депозитам, что дает тем возможность выдавать новые кредиты, создавая деньги «из воздуха». Таким образом создается вторичный искусственный бум, носящий уже денежно-кредитный характер. При этом так как на внутреннем рынке капитала такая кредитная экспансия приводит к снижению процентных ставок, то, позволяя национальной валюте медленно дорожать, центральный банк обеспечивает то, что в иностранной валюте ставки оказываются достаточно велики, чтобы привлекать дополнительных заемщиков извне. Новые займы на выгодных условиях могут брать как местные компании и банки, так и государство. Банки могут за счет этого наращивать кредиты, в том числе потребительские, а государство — увеличивать расходы, в том числе социальные.
Все это создает иллюзию невиданного процветания и благополучия.
Описанные выше процессы — лишь часть того сложного механизма, с помощью которого возникновение чрезвычайно прибыльной экспортной отрасли транслируется в искусственный экономический бум, сопровождающийся ростом национальной валюты, расширением кредита и увеличением задолженности национальных компаний, государства и граждан. Но из сказанного видно, сколь ключевую роль играет «валютная круговая порука» в его возникновении.
Если же наша ключевая экспортная отрасль перестает быть такой прибыльной, то весь процесс разворачивается в обратном направлении. Падение доходов в иностранной валюте приводит к удешевлению местной валюты. В результате доходы всех предприятий и граждан, а не только тех, кто связан с ключевой экспортной отраслью, в реальном выражении оказываются ниже за счет удорожания импортных товаров (уже упоминавшийся эффект круговой поруки). Это приводит к снижению иностранных инвестиций и кредитов, к проблемам с погашением внешней задолженности со стороны банков и компаний и т.д. Попытки сдержать падение национальной валюты побуждают центральный банк сначала продавать валюту (а любая продажа чего бы то ни было центральным банком ведет к сокращению денежной базы), а затем прибегнуть к повышению процентных ставок по выдаваемым банкам кредитам (что тоже означает сокращение денежной базы). В результате этого «схлопывается» уже кредитный циклический бум. И так далее, с остановками по всем пунктам. Какие бы действия правительство ни предпринимало, оно в лучшем случае может оттянуть во времени неизбежную расплату, и то лишь в том случае, если цены на ключевой экспортный товар быстро остановят падение и возобновят рост — как это было в России в 2009 году. Но простой факт экономической жизни состоит в том, что ничто не может быть сверхприбыльным во все времена, поэтому новое снижение цен все равно рано или поздно приведет к валютному кризису вышеописанного вида.
Роль «валютной круговой поруки»
Еще раз вернемся к двум нашим мысленным экспериментам. В первом из них мы предположили существование единой денежной системы. Этому условию в нашем мире может удовлетворять не только страна и ее регион, но и две и более страны, например, если они придерживаются золотого или иного металлического стандарта. В этом случае даже если в разных странах денежные единицы называются по-разному, реальными деньгами является денежный металл, обмен одной «валюты» на другую — это лишь смена единицы измерения массы денежного металла, а курс одной «валюты» к другой практически фиксирован. То же самое относится к случаям, когда в двух и более странах действует другой единый денежный стандарт — например, при режиме «валютного правления» (currency board). При выполнении какого-либо из этих условий не возникает «валютной круговой поруки». Поэтому сильный рост международных цен на экспортный товар приводит к реализации сценария обычного структурного сдвига в экономике страны, а последующее снижение цен — к новому структурному сдвигу. Это может проявляться в виде «кризисов» на уровне отдельных отраслей или предприятий, но этот сценарий вовсе не подразумевает таких общеэкономических и финансовых кризисов, которые регулярно переживает Россия и другие страны «хрупкой восьмерки».
Но точно так же «кризисный» сценарий не смог бы реализоваться, если бы существовали национальные фиатные деньги, но не действовал принцип «национальных валютных зон», т.е. не было бы запрета на совершение сделок в иностранной валюте на территории страны-экспортера. В этом случае не было бы принудительного массового выбрасывания валютной выручки экспортеров на валютный рынок и, соответственно, не происходило бы искусственного завышения курса национальной валюты. Поэтому не вводилась бы в действие «круговая порука» и не возникало бы искусственного повышения реальных доходов там, где для такого повышения нет реальных экономических оснований. Выигрыш одного экспортера не вел бы автоматически к росту издержек для других экспортеров только лишь из-за колебаний валютных курсов и т.д. Жители страны и расположенные на ее территории предприятия пользовались бы для расчетов той валютой, которой считают нужным, а потому были бы минимально подвержены «денежным иллюзиям» любого рода. В сфере же производства происходил бы тот самый процесс структурных изменений, которого требует изменившаяся структура спроса и предложения на рынках товаров и услуг.
Разумеется, государства по своей воле ни за что не откажутся от системы национальных (или, в случае евро, межнациональных) валютных зон по одной простой причине: «круговая порука» открывает огромное поле для политических и экономических манипуляций. Заметим для начала, что манипуляции с курсом национальной валюты имеют давнюю историю. Даже во времена, когда в той или иной степени существовал золотой стандарт (пусть и в покалеченной форме послевоенной Бреттон-Вудской системы), девальвация национальной валюты (уменьшение ее золотого содержания) давала возможность, например, втихаря понизить реальную заработную плату в условиях, когда политическая власть профсоюзов и других лоббистских организаций препятствовала ее нормальному, рыночному снижению до «равновесного», т.е. отвечающего экономическим реалиям уровня. Классическими примерами могут служит девальвация американского доллара в 1934 году и британского фунта стерлингов в 1967 году. Коварство этого метода состоит не только в том, что падение реальных доходов из-за повышения цены на импортные товары ощущается не сразу, но и в том, что потери в благосостоянии более или менее «размазываются» по всем жителям страны. Хотя такая девальвация позволяет в конце концов снизить безработицу, «платят» за это не только те, кто искусственно ее поддерживал (в первую очередь, профсоюзы), но и все остальные.
Но хотя такие методы применялись и раньше, подлинный расцвет валютных манипуляций пришелся на период после 1971 года, когда страны мира полностью перешли к фиатным деньгам. И тогда же расцвели пышным цветом валютные бумы и кризисы описанного выше типа.
Можно ли избавиться от таких кризисов (от «валютного цикла»)? Думаю, что нет, пока существует система «валютных зон».
Отчасти, наверное, можно их смягчить, как показывает опыт Канады и Австралии в период сырьевого бума последних лет и нынешнего спада сырьевых цен. Этому опыту стоит посвятить отдельный текст. Но Россия — не Канада, и скорее всего в обозримом будущем та или иная форма «валютного цикла» будет оставаться одной из постоянно присутствующих возможностей.
А возможен ли переход от системы «валютных зон» к более устойчивой, менее чреватой кризисами системе — будь то единый общемировой денежный стандарт или система свободного хождения разных национальных валют на одной территории? В ближайшее время, наверное, нет. Но ввиду общей тенденции к упадку института современного государства такой переход будет становиться все более и более вероятным. Я полагаю, что после неизбежного «великого дефолта» социального государства в ведущих странах мира вопрос о пересмотре принципов международных валютно-денежных отношений так или иначе встанет на повестку дня.
