Если условно посчитать распад СССР на излете 1991 года концом холодной войны, можно отметить, что вооруженные силы стран Североатлантического договора, просуществовавшего к этому моменту уже почти 42 года, практически ни разу за всю его историю не произвели ни единого выстрела по предполагаемому противнику. Это не означает, что на протяжении всех этих десятилетий не было острых моментов, и два из них можно выделить особо: в 1961 году в ходе возведения советской стороной Берлинской стены и год спустя во время так называемого Карибского кризиса, когда мир был, казалось, ближе к большой войне, чем когда-либо после 1945 года. Тем не менее, оба раза столкновения удалось избежать.
В действительности вооруженные конфликты возникали, и даже неоднократно: можно вспомнить афганский или ангольский, в каком-то смысле и арабско-израильскую войну 1973 года, — но ни в одном из них войска главных потенциальных противников не встречались лицом к лицу, а боевые действия велись суррогатными силами, предоставляя закадровым режиссерам возможность отрицать свою причастность. При этом НАТО как военная организация ни в одном из них не принимал участия, сосредоточившись на своей главной задаче — обороне Западной Европы.
НАТО был создан для предотвращения возможной советской агрессии в Европе в послевоенные годы, и опасения такой агрессии возникли не на пустом месте. Поводов было достаточно: тут и просоветские перевороты в центральноевропейских странах, и блокада Западного Берлина советскими войсками, и гражданские войны в Греции и Турции при явной поддержке коммунистов со стороны СССР, а также, не в последнюю очередь, высокий авторитет просоветских коммунистических партий в европейских государствах, пораженных разрухой. Тот факт, что оборонительный союз, в условиях почти непрерывной международной напряженности, пусть и перемежаемой попытками разрядки, сумел справиться со своей задачей практически без единого выстрела, можно считать несомненным успехом. Для контраста достаточно вспомнить судьбу шатких европейских союзов в десятилетия, предшествовавшие катастрофе 1914 года.
Главным залогом успеха НАТО было наличие в числе его членов-основателей Соединенных Штатов Америки, которые не только изначально взяли на себя львиную долю расходов, но и предоставили европейским странам главную гарантию защиты — так называемый ядерный щит, предполагавший возможность применения ядерного оружия, по крайней мере тактического, в ответ на асимметричную атаку со стороны войск стран Варшавского договора. Но после окончания холодной войны — как тогда предполагалось, бесповоротного — миссия союза становилась все более расплывчатой, основным противником в кризисных сценариях Пентагона все отчетливее выступал Китай, не представлявший ощутимой военной опасности для Европы, а Россия, по крайней мере на время, отошла на задний план. Во время войн на территории бывшей Югославии — сценария, явно не предусмотренного основателями, — союз не проявил особой решительности, позволив бойне затянуться на годы, а после терактов 11 сентября 2001 года была впервые задействована статья 5 Устава НАТО, трактующая нападение на одного из членов как агрессию против всех. Впрочем, поддержка Соединенным Штатам в Афганистане со стороны большинства союзников была оказана скорее символическая. И конечно же, сильные трения с Россией, в которой стали нарастать реваншистские настроения, вызвало расширение НАТО на восток за счет бывших членов Организации Варшавского договора и советских республик — даже на Западе многие отнеслись к этому неоднозначно, полагая союз в новых условиях преимущественно обузой.
Сегодня, после беспрецедентного присоединения Россией Крыма, и ее участия в военном конфликте на востоке Украины, неумело замаскированной под местное сепаратистское восстание, можно говорить о рецидиве европейского кризиса, сравнимого по остроте с берлинским 1961 года. В то же время США, главный гарант времен холодной войны, в известной степени утратили свое подавляющее военное и технологическое преимущество перед Россией и Китаем, и к тому же им так или иначе приходится иметь дело как минимум с тремя крупными очагами реальных и потенциальных кризисных ситуаций. Помимо Европы это кровавый сирийский цугцванг на Ближнем Востоке, усугубленный вмешательством России, а также все более агрессивное поведение Китая в отношении своих соседей, с иными из которых США связаны военными соглашениями, предусматривающими активную помощь в случае нападения.
В этой связи некоторые специалисты полагают, что пришло время для радикального пересмотра военной доктрины Соединенных Штатов — вплоть до выхода из Североатлантического союза, оттягивающего на себя львиную часть национальных ресурсов и все менее приспособленного к активным действиям в новой ситуации.
Не меняя заданного курса
Этой важной теме американский журнал Foreign Affairs посвятил основную часть своего пятого номера [платный ресурс] за этот год. Как обычно в таких тематических подборках, журнал публикует спектр мнений — от консервативных и осторожных до весьма радикальных. В интервью с генералом Мартином Демпси, бывшим председателем комитета начальников штабов США, представлена точка зрения, наиболее близкая к нынешней официальной. Демпси признает, что положение в мире на текущий момент чревато исключительной опасностью — по крайней мере, оно самое опасное из того, чему он был свидетелем за сорок с лишним лет своей службы.
И однако интервьюеру не удается выудить из него никаких серьезных предложений относительно возможной перемены курса. Демпси отмечает, что внимание Западной Европы сегодня раздвоено: одни полагают главной угрозой агрессивные тенденции в российском режиме, другие — наплыв беженцев и участившиеся теракты с массовыми жертвами. В то же время Россия активно препятствует американским попыткам усилить оборонную линию НАТО — в частности, недавним отказом от утилизации запасов плутония, предусмотренной договоренностью с США, но об этом Демпси в момент проведения интервью знать не мог.
В отношении Китая, начертавшего пресловутую пунктирную линию на карте Южно-Китайского моря и претендующего на ряд спорных островов, Демпси в общих чертах удовлетворен протестной реакцией США, несмотря на то что она, помимо безрезультатных дипломатических уговоров, в целом свелась к прохождению эскадренного миноносца Военно-морских сил США в двенадцатимильной зоне от спорных рифов, и многие эксперты сочли эту меру чересчур деликатной. И поразительнее всего в свете последних событий прочитать, что «ближневосточная стратегия [США] в целом такова, какой ей в настоящий момент надлежит быть». Ну то есть неважно, как развивается ситуация, главное, чтобы стратегия была правильная, — эта фраза просится в эпиграфы почти ко всей подборке.
Примерно в том же лояльном к нынешнему курсу духе выдержана статья сотрудника вашингтонского института Brookings Майкла О’Хэнлона, написанная в соавторстве с генералом Дэвидом Петреусом, бывшим директором ЦРУ, а до этого командующим коалиционными силами в Ираке и Афганистане. Авторы начинают с того, что у вооруженных сил США не так уж много слабых мест, если они есть вообще, а в ряде областей они намного опережают возможных соперников. Такая оценка возможна лишь применительно к реально возникающим угрозам, и О’Хэнлон с Петреусом определяют стратегическую задачу как защиту национальных интересов США, которые, по их мнению, остаются неизменными: «Оборона отечества, охрана граждан США на родине и за рубежом, безопасность союзников США, глобальной экономики и международного правопорядка в целом».
Такую формулировку несложно себе представить вышедшей из-под пера стратегического теоретика времен, скажем, Джорджа Буша-старшего. Трудно усмотреть здесь серьезное усилие подогнать ее к резко изменившимся сегодняшним условиям, даже со скидкой на продолжительность издательского цикла журнала. Авторы с уважением цитируют директиву Пентагона 2005 года, согласно которой «операции по установлению стабильности составляют ядро военных миссий США… Им следует предоставлять приоритет перед боевыми операциями». При этом они отмечают, что сегодня, десятилетие спустя, этот принцип остается в силе. Но каким образом применить его к нынешней ситуации в Сирии или даже Ливии, понять трудно — опыт Афганистана или Ирака тут плохой советчик, и доктрина «государственного строительства», испробованная в этих странах как раз в целях установления стабильности, не очень себя оправдала. Складывается впечатление, что у О’Хэнлона и Петреуса просто нет серьезных претензий к нынешней администрации, за исключением мелких бюджетных. И хотя они, как, впрочем, и все остальные авторы подборки, отмечают множественность очагов нестабильности в современном мире, функции НАТО, оттягивающего на себя немалую долю американских ресурсов, сомнений у них не вызывают. А в целом их статья, как и интервью Демпси, подтверждает печальную максиму: генералы всегда сражаются на прошлой войне.
Критики: ложка дегтя
В то время как вышеперечисленные авторы не предлагают существенных изменений в действующей военной доктрине и воздерживаются от серьезной критики администрации Барака Обамы, этого не скажешь об авторах статьи «Сохранение первенства» — республиканском конгрессмене Максе Торнберри и сотруднике Центра стратегических и бюджетных оценок Эндрю Крепиневиче. Обама, на их взгляд, — главный виновник всего того плохого, что происходит сейчас с Пентагоном и, для симметрии, с внешней политикой, чего предпочитают не замечать представители военного командования, занимавшие свои должности в годы его администрации. Упреки звучали бы справедливее, если бы они были как минимум в той же мере адресованы предыдущему обитателю Белого дома, но этому препятствует оппозиционная партийная принадлежность авторов. Здесь не избежать пространной цитаты.
Дефицит лидерства со стороны США… подпитывает нестабильность на Ближнем Востоке. В Ираке администрация Обамы пустила прахом достигнутые тяжкими усилиями успехи, выведя все войска США и создав вакуум безопасности, который привел как к усилению влияния Ирана, так и к [возникновению] Исламского государства, т. е. ИГИЛ. Вдобавок к этим стратегическим просчетам администрация фундаментальным образом не разобралась в характере «арабской весны», упустив из виду, что восстание скорее предоставит возможности для радикальных исламистских элементов, чем приведет к новому демократическому порядку. Администрация также не извлекла уроков из опыта предыдущей администрации в Ираке, предпочтя «лидерство сзади» в Ливии, вмешавшись с целью свержения Муаммара Каддафи только затем, чтобы объявить победу и оставить страну в руинах.
Тут реальные просчеты настолько перемешаны с фиктивными или просто чужими, что не знаешь, откуда начать распутывать клубок. Договоренность о полном выводе войск из Ирака была достигнута при Джордже Буше-младшем, которому не удалось заручиться согласием правительства Нури аль-Малики на предоставление американским военнослужащим иммунитета от судебного преследования на территории Ирака, без чего, конечно же, никакое правительство не дало бы согласие на такую миссию. Обама, избранный президентом в значительной мере благодаря своему обещанию в кратчайшие сроки завершить все войны, не был склонен переигрывать эти переговоры.
В отношении «арабской весны» правительство США заняло выжидательную позицию, и вряд ли у него был реальный выбор из других вариантов поведения. Цинично поддержать перед восстанием коррумпированного диктатора, выступившего изначально с программой демократизации, было бы для США полной потерей лица. Исторический опыт учит, что в подобной революционной ситуации явная и предпочтительная поддержка одного из лагерей — почти гарантированно проигрышная стратегия, потому что есть шанс заполучить непримиримого врага либо в лице власти, либо в лице оформившейся оппозиции, что почти одинаково опасно. На память сразу приходят неловкие попытки Джорджа Буша-старшего затормозить процессы дезинтеграции в Югославии и СССР.
Что же касается роли США в Ливии, то здесь республиканские критики неминуемо противоречат сами себе. Воздушные удары не преследовали там прямую цель свержения Каддафи, они были предприняты для защиты мирного населения от бомбардировок под сильным давлением Франции и Великобритании, союзников по НАТО, опасавшихся в ту пору сильного наплыва беженцев. Торнберри и Крепиневич отводят НАТО важную роль в своей стратегии, и США в крупных операциях всегда рассчитывают на помощь союзников, поэтому отказать в просьбе им было крайне трудно, хотя неохота Обамы была в ту пору очевидной. И неужели после Ирака и Афганистана следовало вводить войска и приступать в Ливии к государственному строительству?
Традиционные для республиканцев сетования на снятие (частичное) санкций с Ирана в результате достижения договоренности о приостановке его программы ядерного вооружения вообще выходят далеко за рамки логики. Приходится напоминать, что эти санкции были наложены с согласия России, не прибегнувшей к вето в Совете безопасности ООН, и стали главной целью так называемой «перезагрузки», которую сегодня критикуют практически со всех флангов. В нынешних условиях резкого обострения российско-американских отношений ожидать, что санкции могли бы быть продлены, в высшей степени наивно.
Барака Обаму действительно есть в чем упрекнуть — в первую очередь в том, что он проявил непростительную пассивность и нерешительность в Сирии, отступившись от своего обещания дать жесткий ответ на применение боевых отравляющих веществ и угодив в выставленную Владимиром Путиным ловушку в виде предложения посредничества. Сегодня слишком очевидно, чем это посредничество обернулось. Одной из возможных ответных акций было бы предложенное некоторыми членами Совета национальной безопасности Обамы установление запретных для полета зон, где мирное население могло бы укрываться от бомбежек и получать гуманитарную помощь, но после военного вмешательства России вспоминать об этом поздно.
Что же касается положительной части программы Торнберри и Крепиневича, то она в каком-то смысле еще удивительнее критики. Фактически они призывают к полномасштабной гонке вооружений по всем направлениям, в том числе в таких новых областях, как кибервойны, и хотя это преподносится как новый стратегический план, на самом деле тут очевидно звучит эхо холодной войны. Но холодная война была временем бинарного противостояния и балансирования, что совершенно невозможно в эпоху множественных точек возгорания, кризиса НАТО и неожиданного выпадения из оборонительной цепочки таких ключевых союзников, как Филиппины. При этом, не усматривая невольной иронии, авторы сплошь и рядом критикуют именно своих оппонентов за рецидивы приемов холодной войны, увязывая ее лишь с заключительной фазой и попытками разрядки.
Бесконечная беговая дорожка
Если кто-то из авторов номера и предлагает радикальную военную реформу и смену курса, так это Эндрю Басевич, заслуженный профессор Бостонского университета и один из самых резких критиков военной доктрины США в пределах рационального дискурса на протяжении последних лет. Прежде всего он отмечает, что в прошлом Соединенные Штаты, как правило, не торопились вмешиваться в международные конфликты и предпочитали, скорее, укреплять свои вооруженные силы, чем пускать их в дело. «Идея заключалась в том, чтобы защищать, предотвращать и сдерживать, поскольку холодный мир бесконечно предпочтительнее ядерного катаклизма». Этот принцип действительно был ведущим в послевоенных отношениях с главным противником, Советским Союзом, хотя Басевич отмечает, что им иногда поступались, например в период корейской и вьетнамской войн, и скептик отметил бы, что на эти войны совокупно ушло немало времени и ресурсов за отчетный период. Тем не менее с автором можно в известной степени согласиться, хотя бы по контрасту с последующим развитием событий. В подкрепление своего тезиса он приводит слова Рональда Рейгана: «Оборонная политика Соединенных Штатов основана на простом принципе: Соединенные Штаты не начинают войн и никогда не будут агрессором».
Эту политику Басевич округляет в пользу мелких операций, вроде высадки на Гренаде или операции в Косове, спланированных от начала до конца и со сравнительно легко достижимым результатом. Однако в начале 90-х годов, после распада коммунистического блока, в американской стратегии намечаются новые триумфалистские тенденции, которые автор увязывает с формулой тогдашнего заместителя министра обороны по вопросам политики Пола Вулфовица: «Определять будущую ситуацию в области безопасности в благоприятную для США сторону». Отсюда уже рукой подать до доктрины превентивных войн, провозглашенной Джорджем Бушем-младшим.
Президент Джордж Буш с его «повесткой свободы», обеспечивающей идеологический камуфляж, провозгласил превентивную войну, первоначально направленную против «оси зла». Военная политика США совершенно выбилась из колеи.
И такой она остается по сей день: американские вооруженные силы практически непрерывно принимают участие в военных действиях. В одном регионе за другим бои то вспыхивают, то затихают и в конечном счете приводят к какому-нибудь двусмысленному завершению — только лишь затем, чтобы вспыхнуть снова или отступить на задний план перед новым очагом сражений в другом месте.
Для того чтобы соскочить с этой бесконечной беговой дорожки, Басевич предлагает новой американской администрации стратегическую доктрину из трех пунктов: «Применять силу только как последнее средство, полностью мобилизовать внимание и энергию американского народа в случае начала войны и требовать от союзников, способных обеспечить собственную безопасность, чтобы они именно это и делали».
На первый взгляд эти пункты кажутся совершенно разумными, но, как говорится, дьявол кроется в деталях. В частности, автору кажется неестественным, что в то время, когда вооруженные силы США пытаются навести порядок где-то по ту сторону океана и несут ощутимые потери, население страны живет обычной жизнью, едва обращая внимание на новости с далекой линии фронта. В годы Вьетнама дело обстояло иначе, широкие слои населения проявляли куда более пристальный интерес к войне, и причина была очевидной: всеобщая воинская повинность, реализуемая, правда, не «ковровым» способом, а путем лотереи. Именно такую повинность и предлагает восстановить Эндрю Басевич.
Но если это и решит проблему привлечения всеобщего внимания к возможной войне, для самих вооруженных сил в сегодняшних условиях такая мера, независимо от трудностей, связанных с ее одобрением в поляризованном Конгрессе, может обернуться катастрофой. В современной профессиональной армии, каковой, несомненно, являются вооруженные силы США, простая численность персонала мало что решает, и трудности, которые Пентагон испытывает сегодня с рекрутским набором, во многом связаны с недостаточной физической и теоретической подготовкой рекрутов — год обязательной службы этой проблемы никак не решит. Как отмечают упомянутые выше О’Хэнлон и Петреус, сегодня любой военнослужащий фактически должен быть квалифицированным пятиборцем — и это касается только физической подготовки, оставляя за скобками его подготовку по специальности, необходимую для работы с военной техникой. Иными словами, пополнение профессиональной армии «цивильным» контингентом почти наверняка резко снизит ее боевые качества, а сам этот контингент в боевых условиях станет обузой. Таким образом, решение общегражданской проблемы может обернуться возникновением куда более серьезной военной.
Но еще большими трудностями чреват третий пункт программы Басевича, предполагающий большую ответственность союзников и, как королларий, эвакуацию американских войск с подавляющего большинства военных баз, где они сегодня дислоцированы. Легко понять, что основной мишенью этой реформы станет НАТО. По словам автора, непропорциональное финансовое бремя, которое изначально взяли на себя в этом союзе США, было оправданным в послевоенные годы, когда европейские страны только начинали подниматься из руин. Сегодня общий ВВП всех остальных членов союза примерно равен американскому, но обязательство держать военные расходы на уровне как минимум 2 процентов бюджета выполняют, за исключением Соединенного Королевства, только Польша и Эстония, ощущающие угрозу с востока как непосредственную. По мнению Басевича, страны НАТО вполне в состоянии противостоять возможной российской агрессии без американских дотаций и гарантий. В связи с этим он считает, что будущая вашингтонская администрация должна объявить о выходе США из НАТО и привести это решение в исполнение к 2025 году.
Судя по всему, ошибка Басевича, если ему не вообще безразлична оборона Европы, заключается в том, что он трактует ее как унитарное государство, тогда как события последнего времени показывают, что она дальше от этого идеала, чем за все прошедшие 20 лет или больше. Единственная страна в составе НАТО с достаточно сильными вооруженными силами — это Великобритания, и она как раз завершает вывод своих войск с территории Германии. Уход США лишит НАТО лидерства, на которое вряд ли кто из оставшихся членов станет или будет в состоянии претендовать — и меньше всего Германия, самая сильная в экономическом отношении.
Но еще более серьезным последствием такого ухода будет ликвидация ультимативной гарантии со стороны США, «ядерного щита», который Европе, с весьма скромными ядерными арсеналами Великобритании и Франции, заменить просто нечем, — странно, что Басевич о нем даже не упоминает. Между тем растущая агрессивность России опирается не столько на мощь ее обычных вооруженных сил, которым мешает по-настоящему развернуться слабость экономики, сколько на ядерный арсенал. В этих условиях трудно сомневаться, что с уходом США НАТО попросту распадется — скорее всего, этот процесс начнется сразу после объявления о намерении. А затем останется только вспоминать пресловутую «теорию домино» — поочередное опрокидывание костяшек.
Может показаться, что радикальный изоляционизм, к которому на практике приведет реализация стратегического плана Эндрю Басевича, — чересчур экстремальный проект, и следующая администрация, несмотря на выпады Дональда Трампа в адрес союзников, вряд ли отнесется к нему серьезно. На самом деле он мало чем отличается от стратегии так называемого «дистанционного контроля», предложенной Джоном Миршаймером и Стивеном Уолтом на страницах предыдущего номера Foreign Affairs и уже получившей заметный резонанс среди экспертов. Подобно Басевичу, авторы оправдывают стратегию ссылкой на послевоенную американскую традицию. Подобно Басевичу, Миршаймер и Уолт тоже полагают, что роль США в НАТО исчерпана. Демонтаж пусть и не лишенного недостатков, но единственного имеющегося в наличии эффективного военного союза в момент беспрецедентного обострения международной ситуации трудно назвать конструктивным шагом.
Слепое пятно
В заключение нельзя не обозначить еще один неожиданный пункт, на котором останавливается большинство вышеперечисленных авторов, — то есть на самом деле «слепое пятно» в их выкладках. В качестве основных угроз сегодняшнему миропорядку они упоминают в числе прочего обострение международного терроризма, в особенности со стороны ИГИЛ, и захлестнувший Европу поток беженцев с Ближнего Востока и из Северной Африки. Эту опасность действительно трудно преуменьшить, с ней связан общий поворот европейской политики в сторону правого популизма, подрывающий как основы Европейского союза, так и обороноспособность НАТО. Но это проблема социальная, а не военная, и непонятно, каким образом она может быть включена в стратегические проекты. Вооруженные силы — вовсе не та инстанция, которая располагает необходимыми средствами и навыками для победы над террором, — этому учит весь опыт недавнего прошлого, — а когда им это все же удается, терроризм отращивает новые головы, подобно сказочному дракону. Американцам при поддержке местного населения удалось в свое время справиться с террористической организацией «Аль-Каида» в Ираке, но она сегодня возродилась в личине ИГИЛ, найдя себе для этого новую почву в Сирии.
То же самое можно сказать и о беженцах. Для того чтобы их поток уменьшился, а заодно и для победы над ИГИЛ необходимо урегулировать конфликты в Ираке, Афганистане, Ливии и прежде всего в Сирии, где все инициативы этого рода сейчас в трагическом тупике. Но это, конечно, конкретные тактические проблемы, для которых у стратегической панорамы, развернутой в Foreign Affairs, слишком крупное разрешение.
Вот в этом, собственно, и видится главное недоразумение подборки: взгляд в туманную даль, проектирование на годы вперед без объяснений, каким образом увернуться от текущих неприятностей. Без действующей стратегии серьезному государству не обойтись, но бывают моменты, когда сиюминутная тактика куда важнее, и похоже, что мы как раз в такой момент сегодня угодили. Выдвигать долгосрочные проекты перед лицом немедленной критической угрозы — все равно что оформлять страховку на случай наводнения, когда к дому со всех сторон подступает лесной пожар.
