Вот один из парадоксов Соединенных Штатов Америки, страны, где я прожил десятки лет и за это время успел кое-что о ней узнать. Как известно всему миру, это самая религиозная из всех развитых западных стран, верующие, в основном протестанты-евангелисты консервативного толка, пользуются здесь большим влиянием, в том числе политическим, которое особенно заметно в пору президентских кампаний – впрочем, нынешняя имеет свои существенные отличия, о чем я еще скажу несколько слов. В основном этот блок избирателей сосредоточен на Юге и на Среднем Западе, восточное и западное побережья отклоняются в сторону свободомыслия, но поскольку результаты всеобщих выборов являются суммой итогов по отдельным штатам, влияние консервативных христиан может быть непропорционально большим в сравнении с их долей в населении страны. Почти все, кто хотя бы поверхностно знаком с историей страны, слышали, к примеру, о знаменитом «обезьяньем процессе» 1925 года в штате Теннеси, и хотя дарвинизм одержал тогда техническую победу, борьба с теорией эволюции не прекращается по сей день.
Все это, конечно, еще не парадокс, а просто факт. Парадокс заключается в том, что именно Соединенные Штаты — родина идеи светского государства, в котором церковь полностью от него отделена. И не только идеи, но и первой последовательной попытки воплотить ее в жизнь. Как же получилось, что в государстве, задуманном как самое нерелигиозное из всех дотоле существовавших, религия сегодня занимает столь заметное место?
В европейском сознании (и русское в этом смысле не исключение) термин «революция» в XVIII веке, со всеми его положительными и отрицательными коннотациями, прочно закреплен за Францией, и соперников у нее в этом смысле нет, а то, что сами американцы именуют у себя революцией, считается войной за независимость, оставляя все революционные атрибуты за скобками. Между тем, рассуждая объективно, это как раз и была первая демократическая революция в истории, и это негласно признано самими французами, извлекшими из нее немалый опыт — вот только массового террора в Америке не было, хотя многие имперские лоялисты предпочли переселиться в Канаду. Прежде всего, американцы видят в своей революции освобождение от ига монархии и создание первого в истории республиканского государства, основанного на письменной конституции. Но кроме того, это было также первое государство, совместившее свободу совести с полным отделением религии от государства.
Учитывая, что жители большинства первоначальных штатов переселились за океан во многом именно по религиозным соображениям, а иные отличались изрядным фанатизмом, такое развитие событий было совсем не очевидным. Так например, массачусетская колония была основана пуританами, которые фактически установили там теократию и истребляли ведьм, в Мэриленде селились католики, которых в других местах на дух не выносили, а Виргиния была оплотом истеблишментной англиканской церкви. Свободнее дышалось в Род-Айленде, куда переселялись нонкоформисты, и в Пенсильвании, где изначально преобладали квакеры. Но в целом светского государства ничто, казалось, не предвещало. О том, каким образом этот сложный конгломерат религий, нередко весьма нетерпимых друг к другу, привел к созданию нейтрального по отношению к ним всем аппарата власти, и почему в конечном счете это не привело к атрофии религиозного энтузиазма в стране, пишет в сетевом журнале Aeon Сэм Хейзелби.
Сегодня многие приверженцы публичной религии, в том числе политические деятели и кандидаты в президенты (уже из числа сошедших с дистанции), неустанно подчеркивают, что Соединенные Штаты основаны на христианских принципах и возникли как христианское государство, и поэтому религиозные ценности, которые иногда, в порядке уступки влиятельной части электората, именуются иудейско-христианскими, должны пользоваться приоритетом. Подобные заявления — явное искажение истории страны, отчасти по невежеству, но нередко намеренное. Действительно, подавляющее большинство переселенцев были представителями христианских конфессий, была даже в ту пору заметная еврейская иммиграция в американские колонии, но люди, которые непосредственно занимались созданием государства и конституции, по крайней мере наиболее влиятельные из них, не принадлежали ни к тем, ни к другим. Они были представителями эпохи Просвещения, в значительной мере свободными от религиозных предрассудков (во всяком случае, сами полагали их предрассудками) — не то чтобы прямыми атеистами, в ту пору это еще было не так распространено, но деистами. Согласно общепринятой терминологии, деист (в отличие от теиста) полагает, что мир может быть и создан неким верховным разумом, но подчиняется раз и навсегда установленным законам, а упомянутый разум в их действие больше не вмешивается. В частности, как упоминает Хейзелби, Томас Джефферсон написал книгу «Жизнь и мораль Иисуса из Назарета» в попытке доказать, что Иисус не был ни мессией, ни сыном божьим. А Джеймс Мэдисон, один из главных авторов Конституции, был еще радикальнее настроен против любой официальной религии.
Формальным поводом к разработке соответствующего законодательства для обоих стала попытка штата Виргиния под руководством губернатора Патрика Генри законодательно придать англиканской церкви официальный статус. Было нетрудно предвидеть, что такой статус церкви, прямо связанной с монархией, от которой страна только что обрела независимость, приведет к нескончаемым конфликтам. Джефферсону и Мэдисону удалось эту меру предотвратить путем интенсивной агитации среди баптистов и пресвитерианцев, а затем сугубо светский и религиозно нейтральный статус государства был увековечен в первой поправке к Конституции.
В известном смысле идея разделения церкви и государства восходит еще к Мартину Лютеру, но он толковал ее в прямо противоположном направлении, добиваясь приоритета религии над светской жизнью при полном равнодушии к злоупотреблениям власти и классовому угнетению, тогда как Джефферсон и Мэдисон, напротив, предпочитали полностью вытеснить религию в сферу частной жизни. Каким же образом мы оказались в ситуации, когда религия претендует на все более заметное место, пытаясь оттеснить науку и регулировать частную жизнь людей, вполне к ней равнодушным?
По мнению Сэма Хейзелби, проблемой стало недостаточное развитие светских институтов, не поспевавших за религиозным творчеством масс. Как и подобает представителям Просвещения, отцы-основатели во многом отождествляли религию с невежеством и считали всеобщее образование главным орудием ее вытеснения из общественной сферы. Соединенные Штаты довольно рано сумели сделать школьное образование всеобщим, а затем и обязательным, но этот процесс шел преимущественно на Севере, тогда как на Юге необходимость контролировать огромную массу рабов привела к тому, что практически единственной книгой, к которой этих рабов допускали, была Библия, в том числе в устном варианте для неграмотного большинства. Цели просвещения рабов в этих условиях никто себе, конечно, не ставил. А если принять во внимание, что большинство аболиционистов, выступавших за эмансипацию чернокожего населения, также принадлежали к той или иной христианской конфессии, картина обретает полноту. В результате Соединенные Штаты, с одной стороны, располагают сетью университетов мирового класса, а с другой — дали миру как минимум три интенсивно миссионерские христианские конфессии, мормонизм, адвентизм седьмого дня и свидетелей Иеговы.
Хотя на протяжении XIX и в начале XX века американское общество было сильно пронизано религией, ее выплески в область политики были, может быть, менее заметны, чем сейчас, в каком-то смысле модель Джефферсона-Мэдисона функционировала, и хотя Авраам Линкольн упоминал о Боге и читал Библию, его религиозность остается под сомнением. В политику религия вторглась сравнительно поздно, это можно проследить на примере плеяды недавних президентов. Джимми Картер был приверженцем южной ветви баптизма (с которой недавно порвал из-за ее морального консерватизма), тогда как сменивший его в Белом Доме Рональд Рейган особой религиозностью не отличался. Но именно Рейган обратил внимание на консервативных христиан-евангелистов и в массовом порядке привлек их к политике. Джордж Буш-младший был уже прямым представителем этой популяции и объявил Иисуса Христа своим любимым писателем — наверняка к вящему загробному огорчению Джефферсона. Что касается религии Барака Обамы, то она, с моей точки зрения, имеет чисто прагматический характер и чуть было не вышла ему боком в первую избирательную кампанию из-за чрезмерных откровений его пастора. Но любой кандидат в принципе понимает, что этой части электората необходимо заплатить дань, а атеисту или агностику соваться в Белый Дом бессмысленно.
И вот неожиданно на финишную линию президентской гонки выходят кандидаты, которые на религию практически не обращают внимания, и каких-нибудь лет десять назад предсказать такое никто бы не решился. Правда, Дональд Трамп пару раз пытался процитировать Писание, но крайне сбивчиво — явно открыл впервые в жизни, что почему-то не препятствует пока его победному маршу. Экономика имеет свойство оттеснять в сторону духовность, и социологи уже давно поговаривают о нарастающей политической апатии консервативного христианского электората, а ксенофобия Трампа и демагогия Сэндерса носят сугубо светский характер. Так что я, в свете последнего развития событий, рекомендовал бы и знаменитой русской духовности извлечь урок: жизнь движется синусоидой, и на смену пикам регулярно приходят желоба.
