В последние годы мы стали свидетелями трех крупных выбросов на поверхность информации, которую ее владельцы охраняли со всей возможной тщательностью и во всеоружии современной технологии. Начало положила публикация секретной дипломатической переписки, предпринятая организацией WikiLeaks под руководством Джулиана Ассанджа. Затем были файлы Национального агентства безопасности США (NSA) о массовой слежке и прослушивании, похищенные и переданные для публикации бывшим контрактным сотрудником этого ведомства Эдвардом Сноуденом. И наконец, третьим ударом стали документы панамской фирмы Mossack Fonseca об офшорных махинациях некоторых весьма заметных на международной арене лиц.
У этих трех выбросов есть много общего, но есть и различия, особенно очевидные в третьем случае. Mossack Fonseca — не государственное учреждение, а частная адвокатская контора, и занимается она исключительно частными интересами. Это довольно важный пункт, но я остановлюсь на нем чуть ниже. А вот что сразу бросается в глаза — это анонимность агента, передавшего документы фирмы газете Süddeutsche Zeitung. Все, что мы о нем пока знаем, — это его предположительное желание ознакомить публику с масштабами обмана.
Это обстоятельство, а также странное отсутствие (точнее, почти отсутствие) американцев в списке изобличенных породили не лишенную интереса конспирологическую версию. Ее автор, сотрудник американского исследовательского института Brookings Клиффорд Гэдди, полагает, что слив осуществлен Москвой и что досье американцев намеренно не переданы для публикации, чтобы известить таким образом Вашингтон о наличии инструментов шантажа. Дополнительным доводом в пользу этой версии автор считает тот факт, что Владимир Путин, предположительно главная мишень слива, нигде прямо не упомянут, а сумма, привязанная к его окружению, около двух миллиардов долларов, представляется незначительной в сравнении с гипотетическими масштабами воровства. Ну, допустим, вывели на чистую воду некоего виолончелиста — тоже мне ущерб. И, конечно, ни цифра, ни разоблачение не впечатлили пресловутые 86% — значит, расчет был верным.
Лично мне этот сценарий не показался убедительным. Ожидать, что Путин будет ставить свою подпись под сомнительными документами или войдет в какой-нибудь островной совет директоров, в высшей степени наивно, концы в ситуациях, где ставка настолько высока, прячут в воду многократно, иначе какой толк в виолончели. Нищенские два миллиарда тоже легко объяснимы: все яйца в одну корзину не кладут. Как сказал некогда американский сенатор Эверетт Дирксен, «миллиард туда, миллиард сюда, и не успеешь оглянуться, как речь заходит о реальных деньгах». Что же касается слабого резонанса на родине героя, то беспокойство накануне, когда масштабы разоблачения были плохо известны, и превентивное предупреждение путинского пресс-секретаря Пескова свидетельствуют скорее о реальных опасениях — к счастью, народ президенту достался не так уж легко возбудимый. А отсутствие американцев в списке разоблаченных проще объяснить прямо противоположной версией, протянув нити заговора на берега Потомака. Иными словами, до того, как всплывут дополнительные факты, лучше довольствоваться наличными, а не строить воздушные замки.
А наличные факты свидетельствуют о том, что во всех трех случаях первоначальные хозяева секретов, вооруженные самой современной технологией и криптографией, в двух случаях передовая сверхдержава, а в третьем, предположительно, диктатор достаточно технически оснащенной страны, к тому же сам с опытом конспиративной работы, не сумели уберечь свои секреты. А коли так, каковы наши с вами шансы на сохранение наших собственных маленьких личных тайн? Вы скажете: не надо нас смешить, кому нужны наши убогие тайны? Не торопитесь, однако, себя утешать, лучше я пока расскажу вам одну печальную историю.
Несколько лет назад в общежитии университета Ратгерс, в Нью-Джерси через реку от Манхэттена, первокурсник Тайлер Клементи имел интимное свидание у себя в комнате — обычное в студенческой ситуации событие, но Клементи был гей, и встречался он с мужчиной. Его сосед по общежитию установил в комнате скрытую камеру и пригласил приятелей полюбоваться. Узнав об этом, Клементи покончил с собой, бросившись с моста Джорджа Вашингтона между Манхэттеном и Нью-Джерси. Кто-нибудь заметит, что такие грустные эпизоды — неотъемлемая часть нашей жизни, от них не застраховаться. Верно, но скрытые камеры, установка которых не составляет труда, были не всегда.
Речь идет о понятии privacy, термине, традиционно труднопереводимом на русский, — ну, допустим, о неприкосновенности частной жизни. В самом узком смысле это наша домашняя и сексуальная история. Философы и юристы ведут бесконечные споры о том, есть ли смысл выделять privacy в отдельную категорию, или же эта сфера покрывается стандартным законодательством о неприкосновенности личности и имущества — при условии, конечно, что такое законодательство соблюдается. Проще всего, как мне кажется, объяснить косвенно: речь здесь о том, что мы замечаем, когда эта сфера сжимается, порой весьма болезненно, как в вышеприведенном случае. Во времена моей молодости мы пытались изо всех сил охранять эту сферу от вездесущего государства, накрывая телефоны подушкой или переписываясь кодом. И наоборот, мы удовлетворенно отмечаем, когда сфера расширяется — например, эмигрировав в США и обнаружив, что здесь нет ни прописки, ни документа, в котором эта прописка отмечается.
Меня, конечно, меньше всего волнует privacy президента РФ или NSA. Но наряду с тремя вышеупомянутыми вулканическими выбросами информации все последние годы не прекращается постоянная скрытая сейсмическая активность, промышленный шпионаж или просто хищение персональных данных, иногда в крупных масштабах, как, например, взлом гигантского архива личных дел бывших и нынешних госслужащих США. Помимо государственных агентов этим занимаются частные хакеры и группы злоумышленников, пока что с целью грабежа и мошенничества. Их техническая оснащенность беспрецедентна в сравнении хотя бы с прошлым десятилетием, и она будет экспоненциально расти. Все уже, наверное, слышали об «интернете вещей» — сетевых термостатах, холодильниках или унитазах, которые будут собирать информацию о нашем здоровье и питании, но легко могут стать мишенью для хакеров. Недалек тот час, когда микроскопические дроны смогут вести наблюдение за каждым из нас. И даже в будущее особенно заглядывать не надо: компания Samsung на днях запатентовала камеру в контактной линзе — вспомним, что еще недавно, в фильме «Миссия невыполнима», она фигурировала как нечто научно-фантастическое. Помимо этого, на каждого из нас есть целые склады информации у государственных органов и частных компаний. Можно без труда предсказать, что в ближайшем будущем обладатель хорошего арсенала инструментов электронного взлома получит полный и непрерывный доступ к нашей повседневной жизни. Не будет ничего, что мы были бы в состоянии скрыть.
А зачем, собственно, скрывать, что у нас, простых мирных жителей, есть такого, что представляло бы для кого-то интерес? Вот тут я хочу вновь обратить внимание на то, что третий выброс информации произошел, если верить фактам, в сугубо частной сфере. А частная сфера — это обычно область коммерции. Вполне возможно, что четвертого выброса не будет, рано или поздно кто-нибудь поймет, что информация — это товар. Предположим, найдется человек с коммерческой сметкой, готовый предложить платные услуги в сфере, где это до него еще никто не догадался сделать, ведь именно так люди наживают несметные состояния. И эти услуги будут заключаться в предоставлении заинтересованным лицам дозированной информации о нас с вами. Уже не оптом и не бесплатно, а в розницу и за деньги.
Если все это кажется вам бредом, потерпите еще минуту. У каждого из нас есть хотя бы один-другой маленький скелет в шкафу, и, если он вывалится оттуда в неподходящий момент, мы можем оказаться в крайне неудобном положении. И у каждого из нас есть знакомые, которые будут рады обнаружить такой скелет и помочь ему вывалиться в этот неподходящий момент. Не обязательно враги, но, скажем, люди, для которых наш конфуз может оказаться кстати в каких-то их личных целях. И вот эти люди в скором времени смогут получить возможность обратиться к вышеописанному предпринимателю и за справедливую рыночную цену приобрести нужный им информационный товар. А откуда он у него? Ему, собственно, даже не надо рассылать хакеров, сыщиков с самсунговскими линзами или дроны, все это, скорее всего, противозаконно; поскольку почти вся подробная информация уже где-то хранится, он может приобретать ее у добровольных сборщиков, у которых возникла потребность в пополнении бюджета, не слишком присматриваясь к методам этих сборщиков, — такое предприятие проще всего организовать как клиринг. Тот же сосед Тайлера Клементи вполне мог бы в такой ситуации монетизировать свою видеозапись. Если вы полагаете, что наши ставки недостаточно высоки, вспомните о Клементи и мысленно проследите собственный жизненный путь.
Выход на рынок с таким предложением наверняка стимулирует спрос — в конце концов, на мобильные телефоны тоже не было спроса, пока их не изобрели. А результатом может стать такой виток соответствующей технологии, что и угадывать страшно.
Если неприкосновенность частной жизни — это то, что замечаешь, когда в ней пробита брешь, то в скором времени говорить о бреши будет смешно, она будет сплошной. Нас ожидает не жизнь в домах со стеклянными стенами, а практически жизнь без кожи. Вот это и будет настоящая сингулярность, а не та, которую обещают пророки искусственного интеллекта. И на этом фоне арьергардный бой, который ведет компания Apple с министерством юстиции США за неприкосновенность своей — и нашей с вами — криптографии, выглядит заранее проигранным. Потому что жизнь не состоит целиком из телефонных текстовых реляций, ее не зашифруешь.
