Оживленное обсуждение в русском фейсбуке скандала вокруг вручения Оскара и степени представительности небелых актеров среди номинантов последовал всего через две недели после обсуждения похожего скандала вокруг литературного конкурса в одном из американских университетов. Все это заставляет еще раз задуматься, почему в русских медиа, включая и фейсбук, так бурно обсуждают политкорректность, которой в России нет и в ближайшее время не появится? Конечно, в глобализованном мире жители России так или иначе следят за тем, что волнует жителей других стран, — но откуда такая страсть? Казалось бы: не нравится тебе политкорректность, сиди себе в России и радуйся жизни. Но нет, хочется еще и еще раз написать: «пусть геи любят друг друга, но никому об этом не говорят» или «пусть заведут себе собственный Оскар». Откуда такой живой интерес?
За бурными спорами, скорее всего, скрывается страх. Борцов с политкорректностью пугает, что эта практика доберется до России, как из Америки уже дошла борьба с курением или манера запикивать ненормативную лексику. Все страшилки, так любимые государственными медиа (запретить слова «мама» и «папа»), потому и страшилки, что каждый примеряет их на себя и пугается. А затем начинает бороться с грядущей угрозой там, где это проще всего, — в интернете.
Одновременно с этим многие хорошие люди, знающие про реальные западные практики борьбы за права меньшинств, верят, что именно этих практик России не хватает, и поэтому существующие в России проблемы ксенофобии и гендерного насилия надо решать так, как решают их в США. Встреча приверженцев этих двух точек зрения заканчивается скандалом и взаимными оскорблениями.
Мне бы хотелось немного понизить градус противостояния, адресуясь прежде всего к тем, кого в самом деле беспокоит российская ксенофобия, дискриминация и гендерное неравенство. Для этого придется обратиться к истории вопроса — потому что без учета исторических корней непонятно ни что такое американская политкорректность, ни почему на нее так реагируют в России.
Исторически политкорректность возникала в США в результате борьбы за права меньшинств в 60-е годы. Тогда главными борющимися меньшинствами были афроамериканцы и женщины (меньшинствами в том смысле, что они почти не были представлены во власти, СМИ, публичном дискурсе и т.д). Потом к женщинам присоединились LGBT (то есть люди, которых можно было бы назвать «гендерными меньшинствами», те, чей гендер отличается от биологического пола и/или гендера, навязанного обществом), а к афроамериканцам — выходцы из Латинской Америки, Филиппин и Азии.
Практики борьбы исторически вырабатывались с оглядкой именно на ситуацию с женщинами и афроамериканцами. В 50-е годы в США идеалом женщины (по крайней мере женщины среднего класса) была неработающая домохозяйка. На Юге была широко распространена расовая сегрегация, попытки черных американцев принимать участие в выборах жестко пресекались расистами. Межрасовые браки были малораспространены и часто приводили к конфликтам (как минимум — невозможности для супругов остановиться в одном отеле).
Вместе с тем в США был достаточно высокий уровень свободы слова, независимости прессы, полиции и судебной системы. Практики борьбы за права меньшинств сложились в Америке с учетом всего перечисленного и были сконцентрированы прежде всего на том, чтобы избавиться от конкретных американских проявлений ксенофобии.
В СССР ситуация была другой. Дела со свободой слова и независимостью властей обстояли, конечно, намного хуже, чем в Америке. При этом официальная риторика утверждала равенство полов, а общественное мнение относилось с осуждением к неработающим домохозяйкам — учительницы, колхозницы, женщины-инженеры и женщины-физики всячески прославлялись. Культурная политика предполагала высокий процент писателей, художников и режиссеров из национальных и этнических меньшинств (при этом они были довольно широко представлены как в официальной, так и в оппозиционной культуре). Смешанные браки были достаточно частыми. Никакого аналога афроамериканцев (= «потомков рабов») не было, потому что у Российской империи не было заморских колоний и, как мы знаем из книги Александра Эткинда, колонизируемым оказывался собственный народ. Разумеется, в СССР не было никакой сегрегации и никакого ку-клукс-клана.
Ситуация, в которой находилась советская культура, заметно отличалась от ситуации культуры американской. Это, разумеется, не значит, что в СССР не было расизма, мизогинии и чудовищных патриархальных норм, — но практики, существовавшие в СССР, загоняли эти проблемы под ковер, откуда они вылезли только после распада страны.
Неудивительно, что людям с советским историческим багажом было трудно понять смысл американских культурных практик, в которых им виделось продолжение «левой», советской традиции. Так, например, «позитивная дискриминация» при поступлении в университеты напоминала о квотах и процентной норме в советских вузах. В свое время эти практики воспринимались именно как дискриминационные: считалось, что их целью являются не социальные лифты для людей из национальных республик, а недопущение евреев в университеты.
К тому же исторически русский интеллектуал больше, чем американский, склонен беспокоиться о свободе публичного слова и частного высказывания. Любые практики «запрета слов» (говорить «афроамериканец» вместо «негр») вызывают у него подспудные воспоминания о сталинских репрессиях, борьбе с формализмом и вейсманизмом-морганизмом.
Поэтому в России первой рефлекторной реакцией на идеи политкорректности стало отторжение. Между тем уровень ксенофобии рос, изменения в обществе заставляли все больше и больше людей задуматься о гендерном неравенстве, дискриминации и насилии против женщин. В Америке борьба за права меньшинств перешла на следующий уровень: темы, которые все еще актуальны в России, для США остались в прошлом веке.
Автоматический перенос американских практик в Россию представляется невозможным: они были созданы в другое время, в другой стране и для решения других проблем. Споры о жизни в американском кампусе или киноакадемии только отвлекают от решения тех проблем, которые важны для нас. В том числе — проблем расизма, ксенофобии, мужского шовинизма, насилия над женщинами и т.д.
Разумеется, это никаким образом не означает, что, сказав «политкорректность в России работать не будет», надо отказаться от идеи защиты прав меньшинств. Наоборот: ситуация в этой области настолько тревожная, что игнорировать эти проблемы нельзя. Однако необходимо не только признать, что защита прав меньшинств — одно из ключевых направлений в построении гражданского общества, но и согласиться с тем, что в борьбе за эти права жителям России придется вырабатывать собственные практики, а не заимствовать чужие.
Это не значит, что не следует изучать американский опыт, но его следует изучать наравне с опытом борьбы за права меньшинств в Европе и странах третьего мира. Даже то малое, что я знаю о французском феминизме, подсказывает мне, что он сильно отличается от американского. Думаю, что в случае Японии или Бразилии различия будут еще более разительными.
Изучать чужой опыт и вырабатывать свои практики нужно и тем, кто боится, что Москва превратится в филиал Беркли. Рано или поздно необходимость защиты прав меньшинств будет широко осознана и в России: если к этому моменту не удастся разработать собственные подходы, нам придется копировать чужие, скорее всего, американские. Для меня самое плохое заключается в том, что они не сработают — и эта неудача дискредитирует саму идею борьбы за права меньшинств и опять отбросит нас на десятилетие назад.
Вырабатывать свои практики сложнее, чем с брезгливостью Татьяны Толстой осуждать политкорректность или, наоборот, призывать копировать американский подход. Придется признать, что даже часть образованного среднего класса находится на довольно дремучих ксенофобских позициях. Беседуя с ней, придется вернуться к азам, к тому, что давно было проговорено в Европе и США, придется объяснять, что домашнее насилие омерзительно, изнасилование всегда изнасилование, представители иных культур не могут быть дискриминированы и т.д. Это очень неприятная беседа для обеих сторон: нам же кажется, что мы умные, что мы готовы обсуждать интересные темы про сложные кросс-культуральные образования и особенности гендерной идентификации в современном мире, — но нет, нам придется для начала договориться о базовых, элементарных вещах.
В качестве специфически российской практики я бы предложил блокировать попытку собеседника апеллировать к сегодняшним американским практикам — неважно, ссылаются на них с осуждением или приводят в качестве положительного примера. Пора прекратить обсуждать чужие проблемы — нужно заняться решением собственных.
