Случалось со всеми, кто живет достаточно давно и долго прожил на одном месте: умирали соседи. По коммуналке, по лестничной площадке, в собственном подъезде или в соседнем. И как бы мы ни были измучены и обозлены беспросветной советской жизнью, скорбь была общей, и забота тоже. Помогали с ритуальными услугами, которые в ту пору еще так не назывались, с транспортом и духовым Шопеном, приносили что могли на поминки, просто сидели иногда с осиротевшими, чтобы как-то утешить, хотя при жизни покойного, случалось, и добрым словом не перекинулись.
Примеры из собственной жизни приводить не буду, они тривиальны и знакомы каждому, но вот что стоит упомянуть (хотя, казалось бы, и без того ослепительно очевидно): одно дело — трагедия в коммуналке, другое — через площадку, а уж через пару подъездов в большом многоквартирном доме, бывало, вообще едва замечали. Никого не удивляло и не возмущало, что человеческая скорбь имеет такое свойство концентрического ослабевания, аналогичное квадрату расстояния в ньютоновской формуле тяготения. Но если через два подъезда жил родственник или друг, это правило опрокидывалось. Казалось бы, глупо напоминать, что все мы — всего лишь люди, и полную меру мирового ужаса просто не вынесем.
И однако, как показала парижская трагедия, мы мгновенно забываем об этом в теоретическом запале, когда после очередного массового кровопролития начинаем осыпать друг друга высокопарными упреками: за трехцветные аватарки, которые нам кажутся пошлостью и отговоркой, за цветы, возложенные у посольства Франции, но не Ливана, Нигерии, Кении, Индии, Пакистана — далее везде. Иногда попрекающие впадают по этому поводу чуть ли не в ярость, которая на поверку оборачивается простым невежеством: так, одна женщина в фейсбуке привела ссылку на мусорный левоэкстремистский сайт, где под жуткой картинкой теракта сообщалось о массовых жертвах в Нигерии в январе этого года с риторическим вопросом: где, дескать, были СМИ? Фейсбук, однако, имеет свойство пристегивать к постам релевантные новости, и прямо под этим взрывом возмущения в порядке иронии висел подробный и своевременный репортаж газеты The Guardian о тогдашней трагедии. Сами-то мы читаем эти СМИ, на которые пеняем, или ограничиваемся обычной «Комсомольской правдой»? И кто эти люди, у которых хватает времени и денег на цветы, сами, надо полагать, непрестанно курсирующие между посольствами?
Нет, я не стану пускаться здесь в объяснения, почему именно Париж вызвал у многих из нас такую вспышку сострадания, речь вообще не об этом. Свара, о которой я пишу, разгорелась в самом тесном кругу тех, кого я считаю единомышленниками, условно говоря либералами. И уж если мы так ведем себя в этом тесном кругу, то чуть ступи за его пределы, где ведь тоже полно неплохих, казалось бы, людей, и слышишь прямые призывы к коллективной ненависти, оголтелой «латынинщине», от нашего стола их столу — и я уже не говорю о том, что плещется чуть дальше, обо всех этих «как же надо ненавидеть Россию» и т.д. Этот рефлекс немедленного порицания стоящих рядом знаком еще по попыткам выйти на Болотную и что-то робко возразить власти.
Тут, конечно, террористы уже имеют полное право сказать touché, но это еще не победа — просто очередное маленькое кровопускание, каких было много. Настоящая победа — это как раз ненависть, чувство, которого они преисполнены и которое стараются с неизменным успехом привить нам.
В колонке, написанной сразу по следам события, Энн Эпплбаум поспешила отметить, что парижские события не имеют никакого отношения к потоку беженцев на месте происшествия. Она сделала это, судя по всему, из самых лучших побуждений и, скорее всего, сильно ошиблась. Вот ведь как удобно отыскался сирийский паспорт на месте события, хотя все никак не подберут к нему человека. И неважно, что один из убийц был французский гражданин, а теракт, по последним сведениям, организовали в Бельгии. Виноваты сирийцы, потому что мы ведь с вами дальновидно предупреждали, и уже американские кандидаты в президенты наперебой включают в свои речи пункты о недопуске сирийских беженцев, а то и всех с Ближнего Востока. И уже Франсуа Олланд призывает к смычке с Россией, чтобы совместными усилиями... продолжать?
Надо сказать, что число именно сирийских беженцев во Франции минимально. В разгар их наплыва Франция направила в Баварию колонну автобусов в знак европейской солидарности, чтобы забрать примерно тысячу беженцев и предоставить им убежище у себя. Но автобусы вернулись практически пустыми: здесь не место судить о соображениях беженцев, но они полагались в первую очередь на немецкое гостеприимство. Тем удивительнее находка этого паспорта, если вспомнить хотя бы теракт против Charlie Hebdo, где прекрасно обошлись без сирийцев.
Энн Эпплбаум, повторю, ошиблась, но совсем не в эту сторону. Вот что написал по этому поводу египетский блогер Ияд Эль-Багдади, один из инициаторов «арабской весны»: «Вы знаете, что вызвало больше всего раздражения у исламских экстремистов по поводу Европы? То, что они увидели очень гуманную, моральную реакцию на кризис беженцев». Далее Эль-Багдади подчеркивает, что его вывод не голословен, что он внимательно следит за твитами джихадистов и что главный пункт их идеологии — преследование Западом мусульман. В этом отношении теплый прием, оказанный сирийцам в Германии, был сильным сбоем, который следовало откорректировать. Париж и стал такой коррекцией, а мы охотно пошли корректорам навстречу, мы помчались сломя голову. Мы сами, пусть и с трехцветными аватарками, — и наши правительства, плоть от нашей плоти.
У ИГИЛа, какие бы ужасы нас еще ни подстерегали, нет ни малейшей возможности одержать реальную победу над Западом силой оружия. Более того, что касается военных действий, в настоящее время он терпит серьезные поражения — не от путинских воздушных асов, а от несгибаемых курдов, которых самих бомбят с обеих сторон фронта. Но экстремисты и не рассчитывают на полевые операции, понимая, как легко нас пристегнуть к собственной ненависти, и мы тогда поведем войну плечом к плечу вместе с ними, мы уже ее ведем, а уж они-то потом возьмут на себя финальные зачистки. Потому что предмет этой ненависти у нас теперь общий: мусульмане, живущие на Западе и не присоединившиеся к халифату, которых ИГИЛ поголовно считает «вероотступниками». Парижский апофеоз террора был в значительной мере направлен именно против французских мусульман, о чем ясно свидетельствует последующее заявление ИГИЛа, — против тех, кто не хочет иметь с террористами дела, кто хочет жить нормальной человеческой жизнью, кто выходит в Сеть с надписями «не от моего имени». Тех, кто сидел на Stade de France и на рок-концерте в Bataclan, кто отмечал семейные торжества в столичных кафе. Некоторые из этих имен и судеб перечислены в заметке The Daily Beast — мир праху!
Наша цивилизация, если позволить себе минутную высокопарность, дала миру не только автомобиль, айфон и машинку для стрижки волос в носу, все это будет забыто. Цивилизация Просвещения, одним из центров которой как раз и был Париж, научила нас жить в мире, где вся ответственность за наши поступки ложится исключительно на наши собственные плечи. Она научила нас видеть в человеке не элемент толпы, орды или иерархии, своей или чужой, а личность, обладающую неотъемлемыми правами, свободой воли и автономией, а также постулировала равенство каждой личности с любой из остальных. Все это мы готовы теперь променять на безопасность — мнимую, потому что при отсутствии этих гарантий безопасность невообразима.
Вот в заключение небольшой эпизод, связанный с парижской трагедией, казалось бы, только темой террора, но на самом деле куда теснее. В пятницу на прошлой неделе в Израиле террористы обстреляли еврейскую семью, но палестинская «скорая помощь», проезжавшая мимо, не остановилась ради людей, истекавших кровью. Эпизод отвратительный, но меня занимает не он как таковой, а реакция, открытая или имплицитная, некоторых людей, упомянувших о нем в социальных сетях. Дескать, наши всегда оказывают медицинскую помощь палестинцам, пусть даже среди них есть и террористы, или пусть хоть все они террористы. То есть мы, в отличие от них, благородные, носители высших ценностей. Ценностей отрицать не буду, они и мои тоже, но в таком упоминании, с подразумеваемой угрозой дать волю рукам, если нас доведут, плещет белый флаг капитуляции. Благородство, которым кичишься перед лицом чужой низости и которое можно вообще отложить в сторону, если возникнет нужда, теряет право на свое название.
Есть два человека, которым наша трусость и подлость (извините, мелкой монеты не нашлось) принесла наибольший выигрыш. Это Башар Асад, патологический убийца, на чьей совести сегодня более 300 тысяч трупов и около 7 миллионов беженцев и о котором в эти дни никто не сказал ни слова. И это Владимир Путин, вчерашний изгой, о котором говорят все наперебой и которому теперь прочат обратное зачисление в ряды государственных мужей. Полагаю, в ИГИЛе на их имя уже выписан счет.
