В летнее время Греция — главный поставщик международных новостей для СМИ, в чем, наверное, есть своя справедливость: лето следует проводить именно там, хотя бы мысленно с винноцветным морем, если уж невозможно быть там физически. В свою очередь, и сама Греция помогает не скучать — для всех, кто по каким-либо причинам интересуется глобальной экономикой (хотя бы и праздно — таких, к счастью, большинство), вот уже шесть лет демонстрируется один из самых занятных сериалов в мире.
Но следить за ним сложно: греки завершают всякий новый сезон почти окончательно, вроде-бы-хэппи-эндом, затем следует неопределенная пауза, в ходе которой выясняется — вам показалось, ничего не закончилось, у героев новые проблемы, о которых они не умеют рассказывать внятно, но умеют волновать ими всех окружающих так же хорошо, как умели волновать весь античный мир проблемами эллинов первые драматурги.
Там, где всегда трагедия и непонятно, когда антракт (а о финале и речь идти не может), зрители рано или поздно устают. Текущий раунд греческого долгового кризиса отличается от предыдущих на взгляд стороннего наблюдателя тем, что попытки составить отчетливое представление о смысле происходящего оставлены уже не только в России и не только в странах Евросоюза, но и в самой Греции. Во всяком случае, англоязычные переводы обзоров ведущих греческих газет изумляют: в них можно было бы ожидать лозунгов и хлестких метафор вперемешку с фактическими сведениями, но на деле там очень мало и лозунгов, и фактов, а первые полосы поражают изобилием сообщений, выглядящих не вполне уместно для страны, в которой вторую неделю не работает банковская система. Так, например, подробнейшим образом освещается судебный процесс в Афинах с участием местных ультраправых радикалов из «Золотой Зари» — спор сейчас идет о правилах трансляции видеозаписей из зала суда. Что-то, конечно, достается и кризису. Много обсуждается вклад, который внес за пять месяцев работы в правительстве Алексиса Ципраса министр финансов Янис Варуфакис, — больше плохого или больше хорошего? Новый министр, лондонский грек Эвклидис Цакалотос, представлен Ципрасом в Брюсселе, газеты волнуются — похоже, он знает греческий хуже, чем английский, это не помешает? Кроме того, с тревогой обсуждаются перспективы внутреннего туризма: большинству греков в июле придется остаться в стране, ведь платежи с греческих счетов за пределы Греции ограничены, но поимеют ли с этого что-либо гостиницы на греческих островах?
Вопросы, волнующие уже немногих за пределами Греции, но все-таки волнующие, самих греков, видимо, почти не интересуют.
Например — что именно означают итоги референдума, на котором 61% населения страны вроде бы поддержал вроде бы отказ правительства Ципраса платить по греческому госдолгу? Заменит ли евро драхма — и есть ли вообще у правительства планы по введению драхмы, и реалистичны ли они, и нужно ли эти планы реализовывать, и кто выиграет, а кто проиграет? Почти отсутствует интерес к тому, будет ли увеличен НДС. Какие именно предложения по реформе пенсионной системы, отвергаемые правительством Греции, делает ЕС, — либо давно известно всем грекам, либо их вовсе не интересует. Не интересуют и планы приватизации, ни новая схема организации здравоохранения, ни создание единой налоговой службы, ни ужесточение законодательства об уклонении от налогов, ни реформа системы регистрации прав собственности на землю.
Удивительное, можно сказать, античное спокойствие для страны, которая 12 июля 2015 года с большой вероятностью останется без действующей банковской системы и без значительной части сбережений.
С другой стороны, нельзя же всерьез воспринимать речи ведущих греческих политиков. Даже в переводах стилистика их изумляет: все они, от левых до правых, исключительно отважны, обращены к духу народного единства, исполнены чувства творящейся истории, но между тем неприкрыто карнавальны и легковесны, все рыцари — с деревянными мечами, в картонных костюмах и с ухмылкой на героическом челе, а кто серьезен — тот немедленно в чисто балканском духе обстебывается до полной аннигиляции. Этим нынешнее правительство Ципраса, которому, вообще говоря, сложно симпатизировать (не стоит заблуждаться, это действительно новое поколение даже не столько социалистов, сколько европейских коммунистов), выгодно отличается и от наследников греческих традиционных политических семейств, и от европейской бюрократии: эта банда очевидно поживее и не очень уважает условности.
Поскольку нет возможности предсказать, чем все это закончится, равно как нет и возможности тщательно проанализировать все, что происходит, — следует ограничиться разрозненными соображениями, как я уже делал два года назад, обсуждая кипрский кризис: заметки на полях греческого кризиса, видимо, будут более полезны, чем любой системный взгляд.
В конце концов, подавляющее большинство попыток описать ситуацию системно противоречат самой природе сериала. Мозаика не должна сходиться в единую картину.
Но любое новое соображение, выглядящее избыточным, может хоть как-то повлиять на стереотипы, которые, видимо, сильнее всего мешают пониманию событий.
Ответ на вопрос «почему мы видим это, а не другое?» не менее важен, чем ответ на вопрос «почему происходит то, что происходит».
***
Пожалуй, самое удивительное в происходящем — это то, что удалось с 2009 по 2014 год совершить очевидно коррумпированной, насквозь пропитанной социалистическими идеологемами и левацкой традицией и, видимо, весьма слабо информированной и плохо образованной греческой политической элите. Основной предмет переговоров нового правительства Греции с ЕС, ЕЦБ и МВФ — восьмой пакет реформ: предложения об их сути согласовывались весь июнь, 5 июля греческие граждане на референдуме подтвердили намерение правительства Ципраса отвернуть эти идеи. Что было содержимым предыдущих семи пакетов реформ?
Я полагаю, за последние четверть века ни одной стране Европы не удавалось ничего подобного. Государственные расходы Греции были сокращены на 20%. В 10-миллионной стране сокращение численности госсектора, в котором занята большая часть населения, составило несколько сот тысяч человек. Пенсионный возраст в стране, имеющей существенные демографические проблемы, уравнен для мужчин и женщин и поднят до 65 лет, предметом торга по «восьмому пакету» является не сам факт его дальнейшего увеличения до 67 лет (это уже утверждено в 2012 году), а график поднятия единого пенсионного возраста с привязкой его к старению населения и дальнейшее сокращение отдельных пенсий (они уже сокращены на 14%). Система досрочного выхода на пенсию для госсектора почти уничтожена. Численность сотрудников госмонополий уменьшилась на 10%, обсуждаются дополнительные трехпроцентные сокращения. Численность муниципалитетов в Греции сокращена с 1 тыс. до 400 (с соответствующим сокращением персонала). Минимальные зарплаты уменьшены до €750, пенсии — до €300. На дополнительные отпускные в стране (в виде 13-й зарплаты, традиционной для Греции, они платятся также пенсионерам в виде допвыплаты раз в год), установлен лимит в €800 (в реальности они уже не больше €500), «годовые премии» (в виде 14-й зарплаты) уничтожены как явление, а равно и ранее существовавшие «бонусы по итогам двух лет», крупные выплаты по увольнениям, компенсации поездок по стране. НДС поднят с 19% до 23%, спор идет лишь о спецставках на него. Введены налоги на роскошь, на сверхвысокие зарплаты и особенно на сверхвысокие пенсии, существенно подняты налоги на импорт автомобилей, на табак и алкоголь. Стартовала программа создания единой системы страхового здравоохранения, споры о которой были частью переговоров Греции и ЕС по «восьмому пакету реформ». Наконец, вдобавок ко всему, давно введен двухпроцентный налог на борьбу с безработицей, а практически все законы, защищающие отдельные профессии внутри Греции от конкуренции, отменены — кроме, разве что, врачей и юристов.
По существу, греческого социального государства, легенды о котором так раздражали не только жителей Европы, не существует уже два-три года — и демонтаж его производился силами той самой развращенной греческой элиты, о которой ходили не менее эффектные легенды, основанные на реальных событиях.
С «греческим коммунизмом» сталось в мире то же, что и с «шведским социализмом».
Коалиционное правительство Ципраса при всем желании не успело бы вернуть былое богатство грекам за полгода своей работы — оно пока что лишь остановило сокращения в госсекторе и начало переговоры по «восьмому пакету», который должен был дополнительно, еще на 3–4% от общих, сократить в 2015–2018 годы госрасходы Греции по схеме «уступки в обмен на новые реформы».
Сам приход к власти левой коалиции во главе с партией СИРИЗА — это, собственно, совершенно предсказуемый ответ на результативные реформы 2009–2014 годов: если бы они не имели результата, у Ципраса и команды не было бы шансов выиграть выборы, а тем более — референдум 5 июля.
В России же следует помнить, что бюджетные проектировки Минфина на 2016–2018 годы предполагают 14-процентное реальное сокращение госрасходов. Не 20%, как греки за пять лет, но тоже, в общем, впечатляющая цель. И, как и у греков, эта цель неизбежно будет достигнута — как и грекам, России негде и не у кого больше занимать.
***
Разумеется, внимания заслуживает не краткосрочный рост благосостояния греческого народа, а долгосрочная возможность роста греческой экономики.
Греческое благосостояние удивительным образом напоминает благосостояние России последних 15 лет, но у них там все ярче и сконцентрированнее.
ВВП на душу населения в Греции удвоился с 2003 по 2008 год, с $15 тыс. до более чем $30 тыс., и нынешнее «катастрофическое падение уровня жизни греческого народа», разбитое корыто старухи на берегу Эгейского моря, — это всего лишь возврат в 2004–2005 годы, подушевой ВВП в $20–22 тыс., где-то на уровне Тайваня. Саудовская Аравия и Южная Корея лишь немногим богаче, Россия и Чили существенно беднее.
Страны со сходным уровнем национального дохода, сопоставленные попарно, способны кого угодно поставить в тупик. Дано: при сходных стартовых условиях 50 лет назад Греция и Тайвань теперь богаче России и Чили. Вопрос: нужен ли России Пиночет или Маркс предпочтительнее? Ответ: зависть не делает ни богаче, ни умнее.
***
Между тем, экономика Греции росла просто удивительно хорошо.
Все популярные в Европе разговоры о том, что есть среди дружных европейских наций одна страна-бездельник, разбиваются о график греческого экономического роста.
С 1990 по 2008 год это непрерывная и практически бескризисная уходящая вверх кривая. Что наиболее занятно — это совпадение динамики ВВП и увеличения греческого госдолга, как внешнего, так и внутреннего: весь греческий экономический рост, закончившийся таким показательным крахом, — это рост, основанный на госинвестициях. С 1988 по 1996 год частные компании в Греции существенно снижали свой долг перед иностранными и внутренними кредиторами, и лишь с 2006 года негосударственный сектор Греции (и в основном в банковском секторе) начал занимать деньги и инвестировать их в экономику так же активно, как и государство.
Все говорят о греческом долге, практически не уточняя — кто в Греции занимал; между тем, это критически важно для понимания того, что происходит в 2015 году. С 1996 по 2008 год совокупный долг Греции к ВВП практически не рос, правительства Греции, открыв для себя внешний рынок как источник займов, почти не занимали денег внутри страны.
Встает перед глазами просто грандиозная картина происходящего: социал-демократические и социалистические правительства Греции на протяжении многих лет гордо и непреклонно на деньги, занятые в Европе, создают для населения своей страны и сам по себе экономический рост, и паче — результаты этого экономического роста. Первое десятилетие хилый и унылый греческий частный бизнес с недоумением смотрит на эту замечательную деятельность, покачивая головой, пока, наконец, с начала 2000-х не привыкает жить в Европе, в новой Европе вместо старого доброго делового Средиземноморья, сложившегося в культуре 1960-х, — и сам начинает занимать в той же Германии как ненормальный. Обрадовавшиеся долгожданному расцвету капиталистической мысли правительственные социалисты совсем слетают с катушек, доводят совокупный долг к ВВП с чуть более 100% (на этом уровне Греция держалась почти все последнее десятилетие XX века) до 120% ВВП и начинают строить «Грецию мечты». Все эти баснословные бонусы в госсекторе, увольнения в 59 лет с пенсиями в €2000 в месяц, безналоговые яхты скандинавской постройки, бесплатное высшее образование без возможности отчисления, всесильные профсоюзы, магазины и банки, работающие 10 часов в неделю, — сейчас об этом и в Греции, и в Европе с разными интонациями говорят как о чем-то, что этой стране было присуще всегда, тогда как всего этого счастья стране было отпущено максимум на семь лет.
Еще один момент, важный для понимания происходящего: именно в эти годы Греция стала одним из лидеров по доле военных расходов в ВВП среди стран НАТО.
Военный и правоохранительный бюджет Греции рос, по всей видимости, в первые годы жизни взаймы даже быстрее, чем социальный, и лишь потом (по тому же сценарию сейчас развиваются события и в России) пенсионеры и госслужащие начали успешно оттеснять от госбюджета вооруженные силы.
И, воистину, какую страну Бог решит наказать, там заражает всех идеей провести Олимпиаду. Олимпийские игры в Афинах в 2004 году обошлись стране (если считать их так же, как считают расходы на Сочи) не менее чем в €15–20 млрд. В Интернете достаточно много фотографий того, как выглядит афинская Олимпийская деревня 10 лет спустя. Глядя на все это, хочется, чтобы однажды мир решил, что ему нужен только один набор гребных каналов, крытых велотреков и полей для хоккея на траве, — безумие, которым является строительство десятка новых сооружений раз в четыре года то в Африке, то в Европе, то в Азии, и почти всякий раз в новой стране, заканчивается всегда одинаково: долговым кризисом.
***
Не столь важны руины Олимпиад, как то, что надежного строительства капитализма изнутри госсектора так и не вышло. Вернее, вышло, но не так, как рассчитывали правительства Греции. Бизнес греческого происхождения прекрасно пользовался расходами на имитационную постройку рыночной экономики в Греции — преимущественно инвестируя все более или менее существенные прибыли в сохранение своей доли на растущем рынке морских перевозок, а также в строительство гостиничных комплексов и развитие туриндустрии. Принцип «все новое свободно» в Греции с середины 1990-х реализовывался более неукоснительно, чем в любой другой части Европы (за исключением, разве что, России, где также не платили налоги из принципа). И все получалось — учитывая временные лаги, греческое счастье 2002–2008 годов основывалось не столько на массированных займах государства за границей, сколько на прибылях греческого бизнеса, тратящихся внутри Греции: отсюда все эти вызывающие зависть дизайнерские виллы, лодки, самолеты и частные сбережения греков за пределами Греции.
Богатым доставалось право на низкие налоги, бедным — сверхбогатая социальная сфера.
Программа «радикальных левых» Ципраса, между тем, как раз и заключается в том, что бизнес в Греции, с которого в свое время не требовали денег в виде налогов (зачем? есть же немецкие и французские займы!), теперь должен отдать все заработанное в золотые годы на продолжение народного банкета. Идея СИРИЗы не в том, чтобы повысить налоги, — а в том, чтобы повышением налогов отобрать у предпринимателей все, что они, по мнению социалистов, должны были заплатить в предыдущие два десятка лет. За это компанию Ципраса и Варуфакиса жестко критикует греческая Коммунистическая партия: с ее точки зрения, это малодушно, нельзя отбирать у буржуев деньги, следует отбирать сразу недвижимую собственность, все эти виллы и гостиницы.
Идею обложить крупными налогами собственность движимую (а в греческой реальности последние три тысячи лет главным видом движимости является судно — от фелюги до танкера-панамакс) в греческой трагедии сейчас выдвигает в основном Евросоюз. Ни нынешнее правительство Греции, ни коммунисты, ни тем более греческие правые всерьез идею повышения налогового бремени на судоходные компании не воспринимают. Не потому, что боятся или подкуплены, — а потому, что такие попытки предпринимались всеми греческими правительствами в течение последних ста пятидесяти лет.
Корабли неизбежно уплывали, и сейчас уплывут. Но дело совсем не в кораблях — гигантский греческий внешний долг имеет к ним косвенное отношение. Строго говоря, безнадежным и неоплатным его сделал вовсе не марксизм.
***
Стремительный рост греческого госдолга, сейчас составляющего около 150% ВВП (почти все дополнительные 30% ВВП частного долга — долги банков), — это наследие финальной стадии «греческого счастья» первого десятилетия XXI века. За какие-то три-четыре года, с 2002 по 2005 годы, в совершенно неразвитую греческую (как заодно и в более развитую кипрскую) банковскую систему было влито около 20% ВВП иностранных денег, причем достаточно убедительна версия, согласно которой произошло это из-за ошибок ЕЦБ и Банка Греции — при регулировании достаточности банковского капитала и при определении правил риска, связанного с нахождением госдолга Греции на балансах банков. Примерно столько же, 20% ВВП, пришлось влить в те же банки в 2007–2009 годах в связи с развивающимся банковским кризисом. Как и ожидалось, имитация капитализма возможна до поры до времени: если собственно предпринимательству в стране не нужны кредиты в таких объемах, в которых они предлагаются ему и греческой, и мировой банковской системой, то брать эти деньги будут — и даже будут инвестировать их в выглядящие приличными инвестпроекты. Только вот рано или поздно очень большая часть этих кредитов не будет обслуживаться: выяснится, что население не готово иметь в городе пятнадцать фитнес-центров, как в таком же городе в Германии, не обеспечивает прибылями гигантский супермаркет, как во Франции, а в роскошной новой марине будут стоять только русские и китайские яхты — то будут, а то не будут.
Греческие банки попытаются даже инвестировать в Россию — надо ж куда-то девать деньги.
И даже в сельское хозяйство Греции, которое, строго говоря, в последние пятьдесят лет не нужно никому, кроме греков, — для зерноводства и овощеводства преимущества сухой жаркой Эллады перед той же Кубанью или даже Румынией неочевидны, а столько оливкового масла и апельсинов миру просто не съесть.
Во многом то, что произошло с Грецией, является исполнением мечты Сергея Глазьева об экономике России, но в особо циничной форме. Экономика Греции внезапно получила доступ к сверхдешевому кредиту в одной из самых надежных валют мира в почти неограниченных по местным меркам количествах. Причем проводником этих денег в национальную экономику по преимуществу были самые что ни на есть православные патриотичные бизнесмены — инвестклимат в Греции не то чтобы располагал к массовому наплыву в нее немецких, британских или японских акул капитализма, разве что на месяц-другой погреть кости, но постоянно третировать греческий пролетариат — нет уж, увольте.
Все получилось. Безработица в Греции накануне 2008 года переживала исторические минимумы, зарплата — исторические максимумы. Но через какие-то полгода после начала нового прекрасного года выяснилось, что реализуемая экономическая конструкция легко живет в ситуации, когда мировая экономика растет, — и совершенно не приспособлена к тому, чтобы мировая экономика хотя бы стагнировала, не говоря уже — в отдельных местах обрушивалась. Мгновенно выясняется, что рабочие места, уничтожающие безработицу, существуют только до тех пор, пока правительство Греции может привлекать иностранные кредиты, а банковская система нуждается в экстренных вливаниях. Долг в 100–120% ВВП при этом отлично обслуживается, но без привлечения дополнительных 60–70% ВВП новых кредитов, причем немедля, банковская система страны просто перестает существовать.
Так уж она устроена.
Особенность греческого, равно как и европейского финансового кризиса 2008–2015 годов (и далее) — в том, что практически всегда следует уточнять у собеседника, знаком ли он с базовыми, основными принципами работы денежно-кредитной системы. Даже квалифицированный собеседник может днями и неделями рассуждать о динамике ВВП, инвестклимате, платежном балансе, институциональном развитии, не осознавая, что в основе кризисов, подобных греческим, — гораздо более простые и фундаментальные проблемы. Например — в силу устройства банковской системы с центральным банком и частичным резервированием любой депозит в любом банке может в произвольное мгновение превратиться в ничто, поскольку по своей природе современные банки — это, строго говоря, банкроты в любой момент времени: они не в состоянии при остановке операций, если такая случится, вернуть ни 100%, ни, как правило, даже 50% депозитов или средств на расчетных счетах, ибо у них этих денег нет. Как бы ни называлась структура, которая в современном мире предназначена решать эту фундаментальную проблему (обычно она называется Центральным банком страны), — это так или иначе государство: на деле никаких центробанков, отдельных от государства, просто не существует. В свою очередь, государство (стандартно в лице ЦБ), столкнувшись с острым приступом хронической несостоятельности банка, берет на себя не всегда явное, но обычно подразумеваемое обязательство спасать депозиты и расчетные средства клиентов в этом банке.
Государство может взять деньги, потребные на спасение банка, из двух источников: из ранее собранных налогов или заняв где-либо.
Займы государства принято именовать госдолгом, займы центробанка — увеличением обязательств центробанка. Обязательства центробанка в современной финансовой системе — это, собственно, и есть то, что мы называем в бытовом обиходе «деньги». В любом случае, когда современный банк, которому государство выдало лицензию на его деятельность, объявляет о своей несостоятельности (или о его несостоятельности объявляет государство), вернуть вкладчикам их деньги в конечном счете должно государство. Или не вернуть — если по каким-либо причинам центробанк или правительство не хочет увеличивать количество своих обязательств.
В свете этого можно очень просто описать греческий кризис. Греция после 2005 года могла еще довольно долго (лет 10, а то и 15) и относительно безболезненно строить макет развитого капитализма на средства внешних займов. Время для «греческого счастья» отнял банковский кризис, потребовавший от предыдущих правительств Греции в несколько приемов увеличить в 2008–2012 годы госдолг с 105% ВВП до 170–180%: иначе экономика Греции потеряла бы депозиты размером в несколько годовых ВВП. Собственно, самым острым моментом в июльском сюжете развития греческого долгового кризиса и было именно это. Банковская система Греции, которая в ходе спасения была де-факто национализирована, к концу июня 2015 года находилась в состоянии острого кризиса — иными словами, нуждалась в новых вливаниях со стороны государства, выдавшего этим банкам лицензию, или с какой-то другой стороны. Другой стороной был Европейский центральный банк, категорически отказывавшийся до принятия правительством Ципраса новых обязательств по реформам и до подтверждения платежеспособности страны (т. е. отказа от идеи дефолта) перечислять в Грецию дополнительные деньги на поддержку греческой банковской системы. «Шантаж», о котором непрерывно вопиет правительство Ципраса, — это именно это: правительство Греции не имеет больше денег, чтобы избегать банковской катастрофы, европейские структуры не имеют желания давать греческому правительству денег во избежание катастрофы, поскольку считают, что греки сами за эту катастрофу ответственны.
Конечно, никто не обязан помогать банкам Греции деньгами (до 12 июля банки эти на всякий случай закрыты, если греческий кризис не разрешится — они с огромной вероятностью рухнут, уничтожив большую часть денег вкладчиков и клиентов). Однако именно в этом случае быть на стороне ЕЦБ, а не правительства Ципраса, довольно сложно — особенно не будучи социалистом.
***
Писать о греческом кризисе, практически ничего не говоря о евро и выходе Греции из зоны евро и ЕС, на самом деле просто: большая часть проблем страны с евро и ЕС, в общем, не связаны, по крайней мере прямо (такое случается и без валютных союзов). Но в разговоре именно о греческой банковской системе без евро, ЕЦБ и Евросоюза обойтись все же невозможно.
Начнем с очевидного. Во многом обращение нового правительства Греции к Евросоюзу, МВФ и ЕЦБ за новыми средствами вызвано совсем не неудачей семи раундов реформ, проводившихся его предшественниками, и не намерением Алексиса Ципраса отменить их завоевания.
Дело в том, что значительную часть денег на погашение взятых у Европы новых займов 2008–2012 года Греция должна была получить от приватизации.
До 2022 года продажа госактивов должна была принести Греции около €50 млрд., из них половину (€23 млрд. без учета аффилированного страхового бизнеса) — от продажи собственных банковских активов. Однако в нынешнем состоянии банки эти практически ничего не стоят — поэтому Греции и нужны новые кредиты в дополнение к старым. Несомненно, в Греции есть еще что продать, кроме банковских акций, — и в мае 2015 года те же социалисты Ципраса начали продажу крупнейшего в стране контейнерного порта Пирей китайской компании Cosco. Но без банковской распродажи договоры с «тройкой» МВФ-ЕС-ЕЦБ неисполнимы — а без поддержки ЕЦБ и сейчас, и в перспективе в банковском секторе нечего продавать.
Между тем, ЕЦБ в Евросоюзе — это именно та структура, которая, вообще говоря, Греции должна, и должна неограниченно много, поскольку именно она эмитирует единственное законное платежное средство в стране — евро.
В достаточно грубом описании проблема Греции звучит так. В 2002 году, войдя в европейский валютный союз наряду с другими странами еврозоны, Греция передала в Европейский центральный банк часть полномочий, которыми она распоряжалась сама, — в том числе право на выпуск своим центральным банком новых обязательств. С этого момента управление эмиссией новых центробанковских обязательств — евро — перешло ЕЦБ, влияние на который собственно Греции ограничено.
Тем временем, надзор за тем, как работают в зоне евро банки, остался в руках регуляторов — в Греции этим занимается Банк Греции.
Банк Греции в нынешней ситуации — фактически часть исполнительной власти Греции, во всяком случае, вопросы управления греческими банками он должен решать. В тот момент, когда у этих банков проблемы, Банк Греции может либо, взяв где-нибудь денег (у него, например, есть некоторые золотые резервы, которые можно продать), влить их в проблемные банки — или же увеличить свои обязательства, в перспективе увеличив эмиссию. До 2002 года это было возможно — обязательством Банка Греции была греческая драхма, и ее, говоря крайне упрощенно (менее упрощенное описание требовало бы разбираться в том, как устроено банковское регулирование, — от подавляющего большинства читателей требовать этого неразумно, во всяком случае, это знание точно не является обязательным элементом среднего или высшего образования, а жаль), можно было напечатать, увеличив инфляционные риски. После 2002 года право принять на себя инфляционные риски при спасении греческих банков имеет только ЕЦБ — а полуофициальная ответственность перед собственными гражданами за сохранность их денег в греческом банке по-прежнему остается на властях Греции. Причем даже не на бессильном без права эмиссии Банке Греции, а именно что на премьер-министре Алексисе Ципрасе и его команде.
Они же, в свою очередь, тоже бессильны: занять где-либо денег для спасения крупнейших греческих банков они уже не могут (два предыдущих раунда «спасения Греции» и заключались, собственно, в том, что власти Греции брали на себя новый долг и спасали банки вместо ЕЦБ), ЕЦБ при этом довольно отчетливо говорит, что это проблема правительства Ципраса. В свою очередь, и у ЕЦБ, и у ЕС есть свои резоны: проблема не в том, что Греция может выйти из валютного союза и вернуть своему ЦБ право печатать драхму (на деле это мало что меняет — долги Греция делала в евро, а не в драхме, а более дешевая драхма и более высокая, чем в ЕС, инфляция мало помогут греческим судоходным компаниям и туризму, зато гарантированно увеличат бегство и рабочей силы, и капитала, и предпринимателей к соседям в ЕС), а в том, что схожие проблемы есть в других странах ЕС — в первую очередь, в Испании и Португалии, во вторую — в Италии. Ситуация, при которой ЕЦБ отвечает за стабильность евро и низкую инфляцию в еврозоне, но проблемы банковской системы стран ЕС де-факто вешаются на национальные правительства, устраивает в еврозоне почти всех — за исключением тех ситуаций, когда роль центробанка как «кредитора последней инстанции» действительно востребована.
В идеальном Евросоюзе происходящее неизбежно вызвало бы требование к политической системе: или отказаться от единого евро, или довести дело до конца — раз уж ЕЦБ единый эмиссионный банк еврозоны, то создать (в его составе или вне — второстепенный вопрос) единый надзорный орган, который будет выдавать действующие по всей зоне евро банковские лицензии. Текущая картина просто анекдотична: причина, по которой при полной свободе операций греческий предприниматель должен рассчитываться с партнером из Нидерландов исключительно через греческий банк, а не через более надежный немецкий, лежит на границе экономики и политики. При этом никаких проблем в разной системе налогообложения нет: юрлицо может иметь национальность регистрации, юрисдикции могут иметь разные налоги, банки Европы, в которой нет границ, сейчас прекрасно отличают португальского гражданина от испанского, а греческое юрлицо от финского.
При этом и прямо противоположное решение — распад еврозоны и создание нескольких валют там, где было евро, — не выглядит ни катастрофой, ни трагедией, хотя и маловероятен, а при некотором развитии событий, на которые, впрочем, не следует рассчитывать, сыграет даже на пользу всем. Экономики Польши и Латвии, вышедшие из кризиса 2008–2012 года показательно красиво, были вне зоны евро, Латвия, присоединившаяся к еврозоне в 2014 году, принципиально не пользовалась возможностью решать проблемы банковской системы проинфляционными действиями национального банка, Польша, напротив, была довольно гибка в своих действиях.
К одинаково хорошему результату могут вести разные шаги.
Во многом накал страстей вокруг греческого долгового кризиса связан с непониманием этой истины: лучший унификатор — конкуренция, выявляющая самые сильные решения.
***
Самое неприятное в истории с греческим кризисом, то, что, вероятно, и вызывает апатию и нежелание разбираться, — это общее полу-интуитивное, полу-рациональное знание: все это произойдет еще не раз и не два. Словосочетание «проблема является системной» настолько опошлено, что прямой его смысл давно забыт: системные проблемы, как правило, проще понимаются, обнаружить противоречие в основах работы системы проще, чем изучать многочисленные следствия. Греческий кризис оброс метафорами, вытекающими из частных следствий: «греки не хотят отдавать долги и проголосовали на референдуме за то, чтобы всех кинуть», «евробанкиры желают сохранить свои прибыли», «Евросоюз беспомощен и бюрократичен», — и все они, в общем, скорее мешают что-то понять по существу, чем помогают.
При этом сами по себе масштабы греческого долгового кризиса и в Греции, и в Европе оценивают, в общем, довольно адекватно.
Понятно, что так или иначе Греция вернется к уровню госдолга в 100% ВВП через почти уже завершенную реформу собственных госфинансов. В драфте «восьмого пакета реформ» есть некоторые вполне серьезные инициативы, которые сильно улучшили бы дела бизнеса в Греции (например, создание единой налоговой службы, общего земельного кадастра, реформа нотариата, консолидация страхового здравоохранения). Есть там и спорные меры (например, то, что в Греции сейчас нет действующей однозначно уголовной санкции за уклонение от налогов, — скорее всего, не проблема, как считает ЕС, а напротив, фактор в пользу экономического роста в Греции), а есть однозначно ошибочные. Среди ошибочных главная — то, на что безошибочно указывают социалисты Ципраса: повышение налогов в Греции, что неоднократно показано, никак не способствует экономическому росту и, как следствие, росту платежеспособности. Напротив, снижение налогов (оно бы могло быть обеспечено снижением госрасходов на обслуживание госдолга через его реструктуризацию) вполне могло бы оживить экономику страны, никак не более безнадежной, чем Ирландия, Португалия, Сербия, Болгария, Румыния и прочие европейские страны с сильными традиционными культурами. В конце концов, существует Кипр, где проведенное ЕЦБ спасение банковской системы не сопровождалось столь бурными дебатами, референдумами и ультиматумами — и прошло не без потерь, но в итоге вполне удачно.
***
Наконец, греческий кризис следует рассматривать, предполагая, что у договоренностей при создании ЕС в 1992 году был общеэкономический смысл.
Во многом единый ЕС, как и его продолжение — еврозона, — строился по принципу «часть суверенитета в общий котел в обмен на выравнивание уровней благосостояния».
И Греция, и тем более Италия и Франция использовали самые разные механизмы для того, чтобы получить свою долю единого европейского богатства через перераспределительные механизмы ЕС, и ЕЦБ — только один из таких механизмов. Возможность наращивания госдолга также предусматривалась и была законной. Создание ЕС для более богатых стран действительно предполагало создание общего экономического пространства, в котором всегда был заинтересован бизнес этих стран. Бедные страны становятся богаче — это было условием соглашения, и для отдельных стран ЕС новое допсоглашение «вы должны отказаться от роста благосостояния, если большинство стран ЕС это решит» — действительно неприемлемо. Греция совершенно сознательно шла в ЕС ради европейского богатства и к 2002 году достигла его пусть и довольно неконвенциональным способом (ускоренным строительством госкапитализма — впрочем, в нынешнем ЕС это довольно обычное дело, Ирландия и Латвия тут скорее исключение), но вполне в рамках прежних договоренностей. И уж точно не имеет смысла говорить о том, что Греция оказалась неблагодарной. В этих вопросах ей некого и не за что благодарить — основа ее проблем в недочетах правил игры в еврозоне прошлых лет, а не в нарушениях этих правил.
Очевидно, эти правила будут исправлены — вне зависимости от того, останется Греция в еврозоне или нет. Восприятие же всего происходящего в России удивительно катастрофично: это, скорее, симптом нездоровья этого общества, а не европейского. Российская востребованность катастрофы хоть где-то — отдельная тема; мы слишком многое ставим на кризис, который позволяет смести все плохие сданные карты со стола вместе с результатами дурной игры. Но происходящее — совсем не карточная игра. То, что Европа медленно и дотошно, а иногда со скандалами, но принципиально решает свои проблемы, не обращая внимания на то, как это выглядит снаружи, — это ее преимущество, а не недостаток. Втихую и быстро все решается или плохо, или очень плохо.
