Задним умом найти главную ошибку США в Ираке нетрудно. Это произошло почти сразу после бесспорной военной победы над силами Саддама Хусейна, когда страна замерла в ожидании дальнейших преобразований. 16 мая 2003 года глава Временной коалиционной администрации Пол Бремер издал Указ №1, где было объявлено о запрете для всех членов правящей партии «Баас» занимать правительственные и административные должности. В результате потеряли работу до 100 тысяч человек, в том числе около 40 тысяч школьных учителей. Приказом №2 были распущены иракские вооруженные силы. Уже тогда люди чуть подальновиднее оценили эти меры как катастрофические: государство было практически обезглавлено росчерком пера, а десятки тысяч людей оказались на улице при полном вооружении и без куска хлеба. Все дальнейшее развитие событий, в том числе и нынешняя печальная ситуация, легко выводится из этой исходной позиции.
Можно понять, какая матрица дала оттиск в голове чиновника госдепартамента: мы ведь все слышали о послевоенной денацификации в Германии и демилитаризации в Японии и знаем, какая там в скором времени наступила экономическая и демократическая благодать. На эти два несомненных, казалось бы, успеха демократизации кивали в свое время и в перестроечной России, добиваясь судебного процесса над КПСС и люстраций, а в некоторых странах Центральной Европы попытки люстраций действительно предпринимались. Но история — не выпиливание лобзиком, она не предоставляет готовых шаблонов. А к тем, которые она, казалось бы, предоставляет, имеет смысл присмотреться пристальнее — как правило популярная историческая мифология склонна их идеализировать, размывая истинные уроки для будущих поколений.
Одной из таких попыток пристального и сфокусированного взгляда в прошлое стала книга нидерландского журналиста Иена Бурумы «Нулевой год: история 1945 года», во многом подрывающая как раз тот шаблон, которым столь неразумно попытался воспользоваться Бремер и на который пытались равняться сторонники посткоммунистических люстраций. Книга покрывает события непосредственно послевоенного полугодия в основном на тех территориях, которые освобождали западные союзники. Помимо Западной Европы сюда входят Япония, Китай, Корея, а также страны Юго-Восточной Азии, входившие в зону японской оккупации — колонии Великобритании, Нидерландов и Франции. Рецензировать эту книгу в полном объеме я здесь не возьмусь, могу лишь сказать, что она обязательна к прочтению для всех, кто хочет знать, как все было на самом деле, у нее практически нет конкурентов на выбранном историческом отрезке.
Выделю только один аспект, один из самых важных — так называемую «денацификацию» и параллельные ей меры на дальневосточной послевоенной сцене.
Пока союзники, в том числе СССР, пытались решить вопрос о дальнейшей судьбе побежденной Германии, она была разделена на четыре оккупационные зоны. В советской зоне политика искоренения нацистского наследия была, по мнению Бурумы, на свой манер довольно эффективной, но привела в конечном счете к парадоксальному результату: поколение, выросшее в образовавшейся на этой территории ГДР, пребывало в уверенности, что его отцы сражались против Гитлера бок о бок с Советской Армией. Гораздо известнее и популярнее сейчас линия поведения западных союзников. Впервые американцев убедило воочию в чудовищности нацистского режима освобождение концентрационных лагерей, расположенных на территории самой Германии, таких как Дахау и Бухенвальд, с толпами истощенных узников и штабелями трупов, которые не успели захоронить. Денацификация началась с того, что немцев тысячами гнали в эти лагеря — рыть могилы и просто смотреть на то, от чего они предположительно раньше отворачивались. В этих же лагерях были сняты те кинокадры, которые принуждали смотреть людей по всей стране, и которые по сей день мелькают в кинохронике. На самом деле настоящих фабрик смерти американцы тогда не увидели, они все находились в зоне советской оккупации и, за очевидным исключением Освенцима, не представляли «благодарного» материала для киносъемки, там не было живых обитателей, а некоторые агрегаты массового уничтожения немцы успели даже снести. Другим методом денацификации должны были стать люстрации, отстранение вчерашних нацистов от должностей, где они бы имели доступ к административным рычагам и воспитанию подрастающего поколения — не говоря уже о судебных процессах над высшими функционерами партии.
Как наглядно демонстрирует Бурума, оба метода оказались успешными лишь отчасти, причем второй еще частичнее, чем первый. Экскурсиям в лагеря и подневольным походам в кинотеатры немцы, как легко понять, активно противились, а уроки оттуда выносили немногие, у всех была готова отговорка, что никто ничего не знал. Писатель Гюнтер Грасс вспоминал, как он, в ту пору вчерашний семнадцатилетний эсэсовец, наотрез отказывался признать аутентичность кинокадров, настаивая на том, что они постановочные, и пытался поставить американского офицера в тупик ссылками на расовую дискриминацию в США — тут явная перекличка с современной Россией.
Что же касается люстраций, то американцы тогда совершенно не понимали принципа устройства однопартийного тоталитарного государства, в котором членство в партии практически обязательно для любого, кто хочет получить работу выше уровня кочегара или трубочиста, не говоря уже о сфере образования, этом переднем крае идеологии. Поначалу за люстрации взялись всерьез и с энтузиазмом, но скоро стало очевидным, что при таком рвении кандидатов на ответственные административные должности просто днем с огнем не сыщешь. А ситуацию на ниве просвещения хорошо характеризует описанный Бурумой визит английского поэта Стивена Спендера в одну из гамбургских школ.
На его вопрос к детям, что они изучают, дети ответили, что только латынь и биологию, а учителей истории, географии, английского и математики выгнали с работы.
В конечном счете будущий канцлер ФРГ Конрад Аденауэр, чья личная репутация никаким нацизмом запятнана не была, предложил оккупационным властям свернуть всю программу денацификации, потому что ее продолжение в обоих этих направлениях могло повлечь за собой анархию и социальный взрыв, как раз то, чего союзники больше всего опасались. Большую часть функционеров нацистского времени оставили на местах, в том числе таких, которые, пусть даже и не будучи нацистами, занимали узловые места в экономике третьего рейха, способствуя ее стабильности — как например президент Deutsche Bank Йозеф Абс. И последующее так называемое «экономическое чудо» в ФРГ было результатом именно этой политики и массированной помощи в рамках плана Маршалла. Что касается итогов денацификации, то никакого инструмента их оценки у союзников не было, а после того, как программа была досрочно свернута, они уже и не вызывали особого интереса.
Ситуация в Японии оказалась еще более проблематичной.
В отличие от Германии здесь не было заведомо преступной партии, милитаристским угаром было пропитано все государственное устройство.
Императора Хирохито, от чьего имени велась война и совершались чудовищные преступления, глава тогдашней американской администрации генерал Дуглас МакАртур превентивно освободил от всякой ответственности, советники уверяли его, что в противном случае всему государственному устройству угрожал коллапс. Процессы над предполагаемыми военными преступниками были выборочными, почти наугад, и многие из главных виновников катастрофы не понесли никакого наказания. В частности, Нобусукэ Киси, один из руководителей марионеточного государства Маньчжоу-Го на территории Китая и наиболее рьяных энтузиастов империализма, был на время помещен в тюрьму, но суд над ним так и не состоялся: в 1948 году он был освобожден, а в 1957 году занял должность премьер-министра.
В целом американский оккупационный режим в Японии был куда жестче, чем в немецкой зоне, ей даже написали пацифистскую конституцию, и в конечном счете она, как и Германия, стала одной из ведущих экономических держав мира, но наследие империализма полностью искоренить не удалось — отсюда постоянные попытки официальных ревизий военного прошлого и дипломатические конфликты с бывшими оккупированными странами. Нынешний премьер-министр страны Синдзо Абэ, видный сторонник такого ревизионистского курса — внук Киси.
Этот короткий список частичных удач американцев будет логично завершить примером несомненного их провала — в Корее. В силу идеологической предвзятости и трагического непонимания местной ситуации они отказались признать стихийно выдвинутое пост-колониальное руководство страны из-за его левизны, хотя оно было преисполнено энтузиазма в отношении освободителей. Более того, американцы первоначально даже предложили японским администраторам до поры до времени оставаться на своих местах, что было в глазах корейцев совершенно оскорбительным. А затем из американской эмиграции был доставлен мало кому известный Ли Сын Ман, который занял пост президента, и чье правление вылилось в жесткую авторитарную диктатуру. В 1960 году он был свергнут, но диктатура осталась еще на долгие годы.
Даже оставляя в стороне корейское фиаско, легко увидеть, что успехи, достигнутые в Германии и Японии, были одноразовыми и трудноповторимыми, и решающим фактором стала не столько денацификация и демилитаризация, сколько, с одной стороны, тупик тотального поражения прежних режимов, ясно осознанный всем населением, а с другой — щедрая экономическая помощь и, что особенно важно, плотность последующей оккупации силами победителей. Именно этого орудия не было в арсенале Пола Бремера, когда он принимал свои роковые решения в Ираке.
И уж совсем пародийной с этой точки зрения, если заглянуть в недавнее прошлое, была попытка суда над КПСС в пост-перестроечной России, вылившаяся, в отсутствие третьей стороны, то есть победителя-оккупанта, в схватку между двумя партийными фракциями. Соломенный самолет, как бы тщательно он ни имитировал несовершенный настоящий, не взлетает.
