Как-то раз, под самый новый год мне позвонил отец и сообщил, что он вместе с мамой застрял посреди наледи по дороге на дачу под Иркутском. Там обычно нет связи, но если забраться на горку и помахать телефоном над головой, то можно поймать сигнал. Отец смог дозвониться до меня и попросил найти человека с полноприводной машиной, который бы выдернул его из этой наледи. Трезвого. В десять вечера. Тридцатого декабря. На дворе — минус двадцать пять. При том что я больше десяти лет не живу в родном городе. Дальше начинается короткая рождественская сказка.
Мой старейший, пожалуй, друг — первый человек, которому я позвонил, — оказался трезв, за рулем, рад меня слышать и даже сумел почти искренним голосом сказать: «Обожаю такие приключения перед сном». Машина в итоге была выдернута, родители — спасены, и после мы обсуждали те бессмысленные, но приятные вещи, что обсуждают люди, которые живут очень разной жизнью, но пронесли через годы глубокую взаимную симпатию.
Эта ситуация напомнила мне об одном исследовательском проекте, который мы делали вместе с моей гениальной безвременно ушедшей коллегой Татьяной Гребенщиковой в первой половине 2000-х и, к сожалению, как водится, так и не довели ни до внятных публикаций, ни до какого-то отчета. Тогда бывали такие шансы — поисследовать, разобраться, насладиться радостью открытий и не прилагать тяжких усилий к тому, чтобы написать какие-то тексты, что-то рассказать посторонним людям. Мы сами разобрались и все поняли, а остальное — суета сует и томление духа.
Проект был посвящен бизнес-сетям сибирских, как сейчас говорят, спортсменов-экстремалов. На практике же — туристов всех мастей, альпинистов, скалолазов, «ориентировщиков» и т.д. Загадка, с которой начинался проект, была предельно проста. Почему в некоторых сибирских регионах в некоторых отраслях практически отсутствовали общепринятые в 90-е практики ведения бизнеса? Назовем их академично: невыполнение договорных обязательств, агрессивная конкуренция, силовое давление на деловых партнеров, нелегальные практики захвата бизнеса и т.д. Отгадка оказалась предельно проста. Эти отрасли (чаще всего ремонт, малоэтажное строительство, промышленность стройматериалов, иногда — лесная промышленность) фактически контролировались «туристическими» сетями. Как бы ни были высоки внутренние барьеры в сообществе (упаси вас бог перепутать горного туриста с альпинистом или их обоих со скалолазом, а уж, скажем, «водники» — это вообще отдельная каста, глубоко презирающая всех остальных), фактически это была одна сеть. И она, для некоторых отраслей, во многом стала субститутом неработающих механизмов цивилизованной рыночной экономики. В рамках этой сети были кредитные компании с разумными процентами, обеспечивались гарантии выполнения договоров, функционировал рынок репутаций, существовали, что очень важно, эффективные и прозрачные межрегиональные связи.
Проще говоря, гарантии давались по принципу «я с ним ходил тогда-то и туда-то – он честный / хороший / адекватный человек». После этого можно было заключать контракт, не особо волнуясь о том, что в нем написано, ориентируясь лишь на «понятийку» (зафиксированные на уровне здравого смысла реальные обязательства сторон). И даже если человек был не совсем честный / добрый / хороший, он понимал, что нарушение контрактных обязательств или использование инструментов, которые в этой среде недопустимы (убивать и калечить людей — нехорошо), приведет к мгновенной экскоммуникации. А это означает, что девяносто процентов его поставщиков перестанут с ним работать, он лишится оборотного кредита, половина клиентов уйдет, и он останется гордый и красивый посреди довольно дикого рынка с необходимостью начинать бизнес с нуля в новой отрасли. В такой, где все поступают друг с другом так, как он поступил однажды с партнером «из своих».
Конечно, мы отлично видели, что мир «туристов» не был полностью «теплым и ламповым». Приведу личный пример: я отлично помню, как у нас дома году, кажется, в 94-м (а отец мой — из этой же среды) собиралось больше десятка хорошо вооруженных мужчин и они ждали, что сейчас придут коллеги для серьезного разговора. Пришли ли коллеги, кстати, не помню, но вот то, что никого не ранили и даже, кажется, вообще не стреляли, помню отлично. У меня осталось страшное мальчишеское разочарование по этому поводу.
Я не знаю, сохранились ли эти сети и играют ли они до сих пор ту же роль. Последнее интервью в этом проекте я взял летом 2006 года. Мне кажется, что роль их стала меньше, хотя они и сейчас очень важны для многих отраслей экономики в отдельных сибирских регионах. В других регионах такие сети могли формироваться и из других сообществ советского времени: геологов, охотников, а в одном регионе мне рассказывали, например, о контролирующей весь транспорт мафии пчеловодов. С одной стороны, такие сети — те же мафии — это элемент ущербного рынка: они ограничивают доступ на рынок внешних игроков и создают непрозрачные для прочих правила игры. Попробовали бы вы начать в одном из изученных нами регионов делать, скажем, пластиковые окна, не будучи членом «правильных» сетей! Пока это туристы или, как в одном из регионов на рынке отделки помещений, математики (бригадир без докторской степени — нонсенс) — они вызывают умиление и уважение. Но представим себе, что нечто (например, продовольственный рынок) контролирует сообщество вахтеров или, внезапно, бывших сотрудников КГБ. Количество умиления как-то убывает.
Грубо говоря, такие сети могут эволюционировать в двух направлениях: они могут стать действительно «мафией» — и, соответственно, тормозом для развития экономики. Или они могут стать базой, на основе которой в переходных условиях кристаллизуется подлинная, низовая этика делового мира, которую потом нужно всего лишь распространить на всех участников рынка. И именно в диалоге таких сетей мог бы рождаться этичный и адекватный рынок. И есть ключевой фактор, который определяет, по какому пути пойдет та или иная сеть / мафия.
Это — способ рекрутинга. На начальном этапе у нас есть сообщество, часть которого начинает заниматься каким-то бизнесом, формируются деловые связи (поверх, условно, дружеских), устойчивые контрактные отношения и т.д. И вот у нас уже есть отраслевое сообщество, которое контролируется, скажем, «водными туристами». Но главное для нас — это диахрония. Как в сообщество входят новые люди? Тут возможны три пути развития (конечно, они существуют не в чистом виде, но, как правило, довольно хорошо можно увидеть превалирующий).
Могут продолжить функционировать старые сети: молодой человек начинает (школьником или студентом) заниматься определенным видом спорта, его замечают заглядывающие «по старой памяти» представители предыдущих поколений и при наличии некоторых способностей втягивают в свой бизнес. Так продолжают работать «туристические сети». Так, скажем, работали криминальные сети спортсменов в 90-х. Правда, у «спортсменов» была такая смертность рядового состава, что долго эта модель не проработала. У «туристов» же, насколько я могу видеть, эта механика работает до сих пор. Это хобби позволяет быть относительно вовлеченным еще долго, и, наблюдая, как мои младшие товарищи входят в бизнесы товарищей старших, с которыми они познакомились «на тропе», я понимаю, что механика продолжает работать.
Другой вариант — он описан, например, в повести «Чужие здесь не ходят» на примере некоторого воображаемого вуза — рекрутинг по деловым качествам вне привязки к сети. То есть в начале существует профессиональная сеть, но потом в нее приходят люди «с улицы», которые обладают нужными навыками и ресурсами. Сеть математиков рекрутирует бухгалтера, транспортника, нескольких спортсменов и т.д. Кажется, что такой путь наиболее эгалитарен, но на практике это приводит к размыванию соответствующего сетевого этоса и сети гарантий. Такие сети быстро становятся просто частью «обычного бизнеса», переходя на этику, которая является «средней» и «обычной» в это время.
Наконец, последний, самый неудачный вариант — когда сеть полностью замыкается на себя и рекрутинг происходит только среди потомков и ближайших друзей членов изначальной «ядерной» сети. И тут возникают самые печальные последствия, ибо сеть с «правилами игры» становится «кланом», где ограничителем оказываются не правила и ценности, а конкретный «вес» конкретного игрока в конкретный момент времени. Есть основания полагать, что в 1990-х и 2000-х по этой схеме развивались наиболее ресурсно-наполненные сети.
В результате на одном краю мы имеем условный кооператив «Озеро», на другом — некоторые профессиональные или хобби-сети с полузакрытым рекрутингом, а между ними — обычную бизнес-среду. Но при этом из полузакрытых сетей возможна экспансия определенных моделей поведения, институтов, гарантирующих сделки, или чего-то подобного, а из сетей, которые рекрутируются только по «родственному / дружескому» принципу, — нет, так как никаких институтов там на самом деле нет. Правила, преимущественно ситуативные, устанавливаются теми, кто на данный момент контролирует наибольшее количество ресурсов.
Наблюдаемый сейчас парадокс состоит в том, что при ослабевании развития общей бизнес-среды именно такие сети могут остаться тем «заповедником», где сохранятся, законсервируются до лучших времен те правила, которые потом могут стать базой для дальнейшего развития институциональной среды в стране.
