Всего лишь четверть века назад, то есть на памяти большинства ныне здравствующих, студент, сдававший сессию на территории тогдашнего СССР, имел реальный шанс вытянуть на одном из экзаменов билет с набившей оскомину формулой: основной вопрос философии. Никакая специальность от этого не спасала, будь ты хоть транспортный инженер, хоть агроном. Основной вопрос, по мысли составителей этих билетов, заключался в том, что́ в этом мире первично: материя или сознание. Никакими доступными нашему разумению средствами решить его было нельзя — все, как студенты, так и большей частью преподаватели, прекрасно понимали, что это лишь повод для пятиминутной вызубренной ритуальной демагогии: материя первична, сознание вторично, подкрепить цитатами.
Философия у нас в ту пору была одна, марксистско-ленинская, практически «общая теория всего», но даже выжившие ныне марксисты в своих университетских башнях из слоновой кости давно отвернулись от вчерашнего основного вопроса, а реальные направления современной философии занимаются совсем другими проблемами: континентальная — анализом нашего опыта и критикой культуры, аналитическая — разбором метафизических задач, хотя бы с виду допускающих решение.
Есть, однако, категория людей, для которых эта проблема реальна и даже актуальна, — это физики из той отрасли науки, которая занимается фундаментальной структурой вселенной. Не то чтобы они всерьез интересовались марксистской премудростью — некоторые вообще далеки от всякой философии, — но им удобнее полагать, что исследования приближают нас к познанию действительных законов существующего мира. Согласно ненаучным наблюдениям, большинство физиков (хотя далеко не все) в этом смысле материалисты.
И, однако, сомнения не только остаются, но даже возрастают по мере расширения сферы знаний, особенно у тех ученых, которые философии все же не чужды. А увернуться от философии все труднее, потому что иначе не понять, с чем имеешь дело. В эссе, опубликованном на сайте Aeon, Адам Фрэнк, профессор астрономии Рочестерского университета в штате Нью-Йорк, близок к тому, чтобы отправить материализм в окончательную отставку.
Что, собственно, она собой представляет, эта материя? Попробуйте поискать определения в «Гугле» — вас ждет разочарование. Фундаментальная Стэнфордская энциклопедия философии попросту игнорирует это понятие, «Википедия» приводит несколько видов материи, не поясняя, что́ между ними общего, а ее русская версия называет эти подвиды «веществами», что тоже явная семантическая увертка. По счастью, с давних университетских лет в мозг намертво впаяна ленинская формула: «Материя есть объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания и данная нам в ощущениях». Ленин, погибая от скуки в ссылке, возомнил себя философом и даже высокомерно спорил с настоящими философами, но это его определение никуда не годится. Во-первых, независимость от нашего сознания сегодня как раз оспаривается некоторыми из физиков. Во-вторых, в каких это ощущениях нам дан, допустим, электрон? Можно согласиться, что электрон представляет собой неотъемлемую часть атома, из атомов состоит стол, а уж стол-то точно дан нам в ощущениях. Но шаг в сторону — и все исчезает. Например, вакуум в ленинские времена считали полной пустотой, но сегодня мы знаем, что это вакуумная пена, в которой постоянно возникают и взаимно аннигилируют парные частицы. Если это объективная реальность, то кому она дана в ощущениях? Адам Фрэнк разбирается в этих проблемах куда лучше ссыльного большевика, и вот ему как раз ничего не ясно.
В солидно выглядящей твердыне материализма кроется… изрядная трудность. Она столь же проста, сколь и не подвержена отрицанию: после столетних фундаментальных исследований в мире субатомных [частиц] наша лучшая теория поведения материи по-прежнему плохо проясняет, что же такое сама эта материя. Материалисты ссылаются на физику для объяснения сознания, но в современной физике частицы, из которых состоит мозг, во многом остаются такими же загадочными, как и сознание.
Идея материи примерно в том виде, в каком она дошла до нас, принадлежит Аристотелю. Он считал, что все предметы состоят из материи и формы. Слиток бронзы и равная ему по весу статуя состоят из одной и той же материи, но форма у них разная. В микромире, однако, где пропадает разница между бронзой и глиной, эта модель перестает работать. Фрэнк вспоминает, как, будучи студентом, он спросил у профессора, что такое электрон, и получил ответ: электрон — это то, чему мы приписываем свойства электрона. Иными словами, если следовать Аристотелю, электрон состоит исключительно из формы, никакой материи внутри него обнаружить не удастся.
Впрочем, с формой тоже не все обстоит наилучшим образом, и виной тому квантовая теория, согласно которой мы категорически не можем просчитать параметры элементарных частиц и их систем, то есть получить, так сказать, материальный отчет о них и сами эти частицы если не в ощущениях, то по крайней мере опосредованно. В результате таких подсчетов мы получаем не искомые параметры, а так называемую волновую функцию, которая представляет собой полное описание вероятности всех возможных состояний этой системы. Стоит нам выделить один из параметров, как все остальные варианты просто отпадают, а другие параметры становятся принципиально неопределимыми. Это ломает всю нашу картину материального мира, в котором властвуют законы причинности, а не вероятности. Эйнштейна это возмущало — он был уверен, что бог не играет в кости.
С тех пор как квантовая теория была впервые сформулирована, физики не прекращают попыток понять, в чем ее смысл. Одна из основных интерпретаций — так называемая копенгагенская, сформулированная датским физиком Нильсом Бором. Согласно ей, любые разговоры о реальных свойствах частиц бессмысленны, а теория — всего лишь орудие нашего знания, полезное в практике, но никак не описывающее предполагаемый реальный мир. Девиз копенгагенцев — заткнись и считай. В философии такой подход называется инструментализмом: в отличие от реализма (так сегодня часто именуют вчерашний материализм), он не постулирует существование внешнего мира, хотя и не отрицает его, — он просто не об этом.
Интерпретаций существует множество. В последнее время, несмотря на свою неординарность, получила широкую огласку гипотеза множественных вселенных, впервые выдвинутая Хью Эвереттом. Согласно этой гипотезе, закон причины и следствия все же торжествует, и квантовые процессы ему подчиняются. В момент замера и так называемого «коллапса» волновой функции мы имеем дело только с одним из вероятностных исходов процесса, но при этом все другие возможные, сколько бы их ни было, тоже реализуются в мгновенно возникающих смежных вселенных, которых может быть бесконечное множество.
Многие ученые считают такое решение фантастическим и не поддающимся проверке, но альтернативы могут быть еще более радикальными. В качестве примера такой альтернативы, близкой к копенгагенской трактовке, Фрэнк приводит гипотезу американского физика-теоретика Кристофера Фукса, так называемый квантовый байесизм, сокращенно QBism. Фукс считает, что волновая функция описывает не состояние реальной квантовой системы, а субъективное состояние наблюдателя, который меняет свое представление о мире по мере получения данных новых замеров. Сколько наблюдателей, столько и состояний вселенной. Здесь материя не только не первична — о ней просто не идет речь. Эйнштейн оказывается в каком-то смысле прав: не бог играет с миром в кости, а мы — сами с собой.
И однако, несмотря на такое постепенное размывание понятия материи, та или иная разновидность материализма по-прежнему соблазнительна для исследователей сознания, создателей так называемого искусственного интеллекта (AI) и многих философов, обслуживающих эти отрасли. Беда, однако, в том, что, хотя сознание — самая очевидная вещь для каждого из нас, а может быть, и для большинства животных, поскольку оно-то как раз в первую очередь дано нам в ощущениях, методы современной науки наталкиваются при его изучении на еще более непреодолимые трудности, чем в случае материи. У нас нет способа переводить субъективные ощущения в объективные, кроме как с помощью наблюдения за поведением или просвечивания мозга с помощью fMRI, в результате чего субъективный аспект, восприятие мира от первого лица, просто выпадает из этих уравнений за ненадобностью. Один из ведущих сторонников материализма в американской философии, Дэниел Деннет, приятельствующий со многими пионерами AI в Кремниевой долине и как бы обслуживающий их интеллектуальные нужды, утверждает, что сознания в нашем бытовом понимании просто не существует — оно является иллюзией. Не мне одному этот прием кажется парадоксальной уловкой и тупиком: иллюзия всегда требует субъекта, а в данном случае сам субъект объявляется иллюзией, при том же, что эта иллюзия — единственное, что убеждает нас в реальности окружающего мира.
Куда больший парадокс заключается в общей склонности ученых — когнитивистов и нейропсихологов — сводить сознание к материи, делая его, на их взгляд, более понятным, в то время как физики всё больше убеждаются в непонятности самой идеи материи и в ее возможной зависимости от сознания наблюдателя. Это не умаляет в моих глазах успехов как тех, так и других, но похоже, что, когда дело доходит до самых фундаментальных вопросов, мы просто не в состоянии их вразумительно сформулировать, и проблема взаимоотношения материи и сознания — первая в этом ряду. Мы научились выбивать у природы ответы, но не очень понимаем, о чем, собственно, ее спрашиваем. Невольно, и уже в который раз, вспоминаешь фантастическую эпопею Дугласа Адамса, персонажи которой построили небывалой мощности компьютер, который дал бы ультимативный ответ на вопрос жизни, вселенной и всего сущего. Компьютер, проработав 7 с половиной миллионов лет, выдал ответ: 42. И тут заказчики поняли, что самого вопроса они не знают.
