Сразу же после президентской инаугурации Дональда Трампа его пресс-секретарю Шону Спайсеру пришлось решать очень непростую задачу: необходимо было доказать, что толпы, собравшиеся засвидетельствовать это событие, были куда многолюднее, чем те, которые пришли на инаугурацию предшественника Трампа в Белом доме Барака Обамы в 2008 году. Увернуться не было возможности, поскольку об этом без тени сомнения заявил сам президент, в чьем штате состоит пресс-секретарь, и журналисты засыпали Спайсера вопросами. Но и доказать было не в его силах, поскольку все СМИ запестрели помещенными бок о бок фотографиями, не оставлявшими сомнений в том, чья толпа была больше.
Туго пришлось не одному Спайсеру. В интервью с советницей Трампа Келлиэнн Конвей ведущий программы телекомпании NBC «Встреча с прессой» Чак Тодд задал ей вопрос все о тех же толпах. После долгих попыток увернуться она постулировала существование неких «альтернативных фактов». То есть, видимо, отличных от того, как дело обстоит в действительности. На что Тодд, может быть, выйдя несколько за рамки журналистской нейтральности, возразил ей, что альтернатива фактам — ложь.
Дональд Трамп — не первый и не единственный президент, уклоняющийся от правды. Это обвинение можно предъявить практически любому его предшественнику, и можно даже пытаться оправдать это государственными интересами, которые чрезмерная гласность может скомпрометировать. С другой стороны, одним из президентов, у которого отношения с правдой были особенно сложными, был Ричард Никсон. Эта нелюбовь в конечном счете оказалась пророческой: его разоблачение и отстранение от власти стали результатом расследования, начатого журналистами газеты The Washington Post, а от уголовной ответственности его спасла лишь амнистия, пожалованная ему преемником.
Есть, однако, существенная разница между Трампом и его предшественниками. Эти последние, представляя публике картину, отличную от действительности, как правило, не вступали в спор с очевидной реальностью, в истинном устройстве которой аудитория могла убедиться, попросту оглянувшись по сторонам. Можно, к примеру, уверять людей, что в настоящую минуту в Австралии идет снег, и для того, чтобы убедиться в противном, они должны прибегать к косвенным и ненадежным методам, хотя в век интернета процедура упростилась. Совершенно другое дело — пытаться убедить их, что снежный буран разразился у них за окном, тогда как достаточно просто перевести взгляд, чтобы увидеть, что там сияет солнце. Казалось бы, в случае с вышеупомянутыми фото тоже незачем прилагать особые усилия. И, однако, Спайсеру и Конвей приходится изо всех сил защищать свои альтернативные факты, поскольку на них упрямо и вопреки всей очевидности настаивает президент, их прямой начальник. Каждую ночь с завидной регулярностью он берется за свой смартфон и без устали пытается доказать, что черное — это белое. Средства массовой информации, указывающие на несоответствие президентских высказываний истине, Трамп регулярно объявляет лживыми, а недавно ведущие из них, в том числе The New York Times, NBC, ABC, CBS и CNN, он заклеймил как «врагов американского народа».
Этот ярлык многих из нас наводит на крайне неприятные реминисценции из истории другого народа, к которому многие из нас причастны. И, конечно же, встает ребром философский вопрос, некогда заданный Понтием Пилатом Иисусу: что есть истина? Да не упрекнут меня профессиональные философы, если я ограничусь самой простой теорией соответствий: истина или ложность суждения определяется исключительно его отношением к миру и к тому, насколько точно оно описывает этот мир, то есть соответствует ему. Утверждение, что за окном идет снег, истинно только в том случае, если за окном действительно идет снег.
Из этого, однако, не следует, что СМИ, постоянно обвиняемые Трампом и его персоналом во лжи, обязательно придерживаются истины. Можно, например, опровергать теорию снегопада за окном и одновременно утверждать, что там идет дождь, а это тоже не соответствует фактам. Президент и его единомышленники обвиняют вышеперечисленные источники информации во враждебности и предвзятости, и они в этом не одиноки. Согласно сравнительно недавнему опросу Гэллапа, всего лишь 32 процента респондентов в достаточной мере доверяют СМИ — на восемь процентов меньше, чем за год до этого. Чтобы по-настоящему понять, чем это вызвано, необходимы социологические исследования и затраты на них, явно превышающие средний бюджет и квалификацию — мои, к примеру. Но можно попытаться выстроить умозрительную теорию, которую социологи вправе подтверждать или опровергать.
В чем заключается оперативная модель СМИ, которые принято именовать мейнстримными, то есть как раз тех, на которые ополчается Дональд Трамп? Как и любому предприятию, им необходимо выжить на рынке и выстоять в конкуренции. Товар, которым они торгуют, — это, во-первых, информация, но также и репутация — именно она является для аудитории поручительством, что информация будет достаточно точной. Критики СМИ часто обвиняют их в ангажированности, как правило, в левизне, и некоторые, например британская газета The Guardian, не пытаются этого скрывать, но в конечном счете определяющей является фактическая точность, а не сопутствующий комментарий. Это вовсе не значит, что точность гарантирована: любой реальный бизнес совершает ошибки, и СМИ не исключение — можно приводить примеры выдуманных репортажей в The New York Times и The Washington Post или отретушированных фотографий в Reuters. Но отличие ошибки от намеренного вброса заключается в том, что ошибку исправляют те, кто ее допустил, потому что репутация дороже.
Но есть и другой способ производства новостей без обязательной корреляции с реальностью, и, как ни странно, он тоже часто преследует экономические мотивы, только вместо репутации главную роль здесь играет сенсационность. Конспирология апеллирует к куда более широким массам, чем аудитория The New York Times или даже CNN, и генераторам подобных фактов совсем не нужны подтверждения или опровержения. В большинстве своем мы не составляем для себя картину мира ежеутренне из кусков свежих новостей, а выискиваем такие, которые подтверждают наше мнение, сложившееся раз и навсегда. Тем, кто выискивал компромат на неприятного им кандидата в ходе минувшей президентской кампании, не надо было далеко ходить — его в изобилии поставляли охотники быстро нажиться на наших политических пристрастиях, в том числе группа предприимчивых подростков в Македонии, наводнивших своей продукцией Facebook и Youtube. Их экономический интерес заключался попросту в том, чтобы сорвать куш и уйти в анонимность до следующей оказии. Именно этот поток фальсификации породил мем «лживые новости», которые президент США теперь небезуспешно распространяет на все неугодные ему СМИ.
Казалось бы, выбор очевиден: следовать репутации и игнорировать анонимную конспирологию. Но и здесь не все так просто, поскольку ориентация в потоке информации — не состояние, а процесс, требующий ежедневных усилий. Когда-то лондонская газета The Times имела репутацию главного источника надежных новостей в мире, а The Guardian, в ту пору еще The Manchester Guardian, терялась в ее тени. Репутации создаются и рассыпаются в прах. Большинство из нас стремится не к ориентации, а лишь к подтверждению раз и навсегда выбранного нарратива. Постмодернистская теория, отрицающая истинность магистрального нарратива, вполне элитарна, но образ мыслей, породивший ее, сегодня повсеместен, от Вашингтона до Москвы. Эти теоретики отрицают существование прочной связи между фактом и мнением: есть только конкурирующие точки зрения, навязываемые той или иной социальной структурой, стремящейся к доминированию, а само понятие факта бессодержательно — в лучшем случае это симулякр, имитация имитации.
Такая теория катастрофически компрометирует понятие либерального плюрализма: отношение мнений к так называемой истине безразлично, за каждым скрывается попросту тот или иной интерес. Противники этого абсолютного релятивизма настаивают на обратном: философ Дэниел Деннет считает, что есть множество мнений, но лишь одно из них верное. На этом принципе основана наука, но также и обиходный здравый смысл тех, кто охоч до македонской конспирологии: вряд ли мы считаем, что деньги, которые кто-то должен нам, и те, которые мы должны кому-то, — одно и то же. Деннет, пожалуй, тоже полемически перегибает палку: гораздо чаще в наборе мнений нет ни одного истинного, но из этого незачем делать вывод, что оно невозможно. В конечном счете все упирается в факты: одни могут считать сирийскую гражданскую войну массовым протестом против деспотизма, другим она представляется борьбой просвещенного диктатора с исламским экстремизмом, но более 400 тысяч погибших и миллионы беженцев — неистребимый факт, и он безальтернативен.
В любом случае ежедневные выпады Дональда Трампа против СМИ нет основания считать объективной критикой, соотносящей их с неким идеалом: очевидно, что он критикует их за несовпадения с собственной точкой зрения, даже если эта точка зрения от раза к разу меняется. Как всякий продукт цивилизации, наши источники информации несовершенны и такими останутся всегда — это не релятивизм, а лучшее из возможных описаний объективной реальности. Но отличать реальные факты от альтернативных можно лишь в ситуации, когда СМИ свободно конкурируют друг с другом, а не подчиняются насильственно насаждаемому единообразию, как это уже почти случилось на нашей памяти в одной хорошо знакомой стране, где совершенно несовместимые друг с другом версии катастрофы малайзийского боинга преподносились одна за другой как самые достоверные. И разные сегменты населения в этом случае верили либо каждой из них последовательно, либо ни одной.
