Одной из главных тем последних недель стал подписанный Дональдом Трампом указ, запрещающий въезд на территорию США жителям семи стран (Ирак, Иран, Сирия, Ливия, Сомали, Судан, Йемен) сроком на 90 дней и приостанавливающий прием всех беженцев сроком на 120 дней. Формальное обоснование указа — борьба с терроризмом. Борьба, правда, плохо продуманная — например, сенаторы Джон Маккейн и Линдси Грэхем отмечают, что теперь иракские пилоты, воюющие с Исламским государством (запрещено на территории РФ), не смогут приехать для подготовки на военные базы в США. Да и в целом подход вызывает много вопросов. Какую угрозу представляют беженцы и иммигранты? Представляют ли вообще? Что несет стране такая изоляционистская политика — благо или же, наоборот, ущерб?
Первым делом следует взглянуть на исследование о связи терроризма с миграцией, опубликованное на сайте Института Катона в сентябре прошлого года. Авторы проанализировали недавнюю историю американского терроризма, унесшего 3432 жизни (это включая атаки 9/11). Вместо языка горячих лозунгов исследование говорит языком холодных цифр и показывает интересную перспективу: шанс того, что американец погибнет в результате террористической атаки на американской земле, составляет 1 из 3,6 млн; шанс, что американец погибнет в атаке, устроенной беженцем, — 1 из 3,64 млрд; шанс, что американец погибнет в атаке, устроенной нелегальным иммигрантом, — 1 из 10,9 млрд; для сравнения: шанс быть убитым туристом с самой популярной туристической визой — 1 из 3,9 млрд; с 1975 по 2015 год власти США выдали 1,15 млрд виз, из них террористам — 0,0000136%.
Из 154 иностранцев-террористов только 40 смогли убить кого-то в США (114 были задержаны заранее или их атаки не увенчались успехом). Каждый из сорока террористов забрал в среднем 75,6 американских жизней — это если считать атаки 9/11. А если не считать, то остается 21 террорист, повинный в 41 смерти (в целом). До 1980 года только три беженца совершили теракты. Все трое были кубинцами. С тех пор (после принятого в США Refugee Act) ни один беженец не совершал террористических актов. Впрочем, уже после публикации исследования сомалийский беженец ранил 13 человек в государственном университете Огайо, при этом все жертвы остались живы.
Далее авторы рассматривают, во сколько может обойтись запрет миграции в качестве контртеррористической меры. Фигурируют две цифры. Первая — поскромнее: гарвардский экономист Джордж Борджес подсчитал, что запрет обойдется в 35 млрд долларов ежегодно. Но здесь учтена лишь прибавка к американским зарплатам, вызванная миграцией (и не включены другие экономические плюсы, как, например, повышение спроса на товары и услуги, генерируемое мигрантами). Вторая цифра: профессор Бенджамин Пауэлл из Техасского технологического университета подсчитал, что полный запрет будет обходиться экономике в 229 млрд долларов в год. При этом запрет мало повлияет на террористическую угрозу, так как 93,7% террористических актов было совершено обладателями туристических виз.
Запрет туризма же повлечет схожие по масштабам потери. По данным Всемирного совета по туризму и путешествиям, благодаря туризму США ежегодно получает 194,1 млрд долларов (более 1% американского ВВП). Что в 187 раз превышает ущерб, который нанесли террористы с туристической визой, — авторы оценивают его в 1,087 млрд в год. Для того чтобы цена запрета сошлась с выгодами от него, террористы-туристы должны были бы совершать 12 940 убийств в год. Если добавить к людским жертвам материальный ущерб (171 млрд долларов), получается 216,39 млрд долларов за 41 год (или 5,28 млрд в год), что представляет сумму куда меньшую, нежели ежегодные потери от потенциального запрета миграции и туризма.
В целом авторы рекомендуют государственным службам и дальше проверять прибывающих в страну мигрантов и туристов, но какие-либо запреты находят крайне нецелесообразными. Таким образом, мораторий, введенный Дональдом Трампом в качестве контртеррористических мер, не оправдан, раз с 80-х годов ни один беженец не совершил в США теракта, в результате которого бы погибли люди (Царнаевы не были обычными беженцами, их родители получили убежище — там есть разница).
Для полноты картины: есть также исследование с говорящим названием «Добрые дела не остаются безнаказанными», опубликованное в журнале Conflict Management and Peace Science в 2013 году. Проанализировав опыт 154 стран за 37 лет (1970–2007), авторы пришли к выводу, что страны, принимающие большое количество беженцев, с большей вероятностью могут стать объектом террористических атак. Однако в первую очередь речь идет о бедных странах, расположенных близко к источникам миграционных потоков. Причем первыми объектами атак оказываются сами беженцы: как со стороны тех, от кого они бегут (границы рядом), так и со стороны местных антииммигрантских групп (это авторы относят к domestic terrorism). Также в крупных лагерях беженцев в странах, неспособных обеспечить должный уровень безопасности, гуманитарная помощь и сами гуманитарные работники могут оказаться предметом преступных посягательств (чаще просто корыстных). Для развитых стран это повышение террористической опасности менее значимо (хотя оно тоже есть).
В заключение авторы рекомендуют в первую очередь заботиться о безопасности как лагерей беженцев, так и тех, кто оказывает им поддержку, а затем уже о материальной помощи (иначе ее просто разграбят). Что касается запретов на прием беженцев — пишут, что в долгосрочной перспективе такая политика будет вредна, так как, помимо этических трудностей, она обеспечит дальнейшее разрастание конфликтов в проблемных странах (в результате всего просто станет еще больше: и войн, и беженцев, и террористов).
Какая политика могла бы способствовать настоящему снижению террористической угрозы, а не только международным скандалам и исполнению сомнительных предвыборных обещаний? Существует невероятно живучее заблуждение, гласящее, будто бы корни терроризма лежат в бедности и необразованности. По нраву оно как условным левым политикам, убежденным, будто бы терроризм можно «вылечить» лекарством в виде гуманитарной помощи и «международных социальных программ», так и условным правым политикам, убежденным, будто достаточно закрыть границы для жителей беднейших стран. Однако это представление не подтверждается данными. Два исследования — первое посвящено конкретной организации (Хезболла), второе оперирует общей статистикой — приходят к тому выводу, что никакой ощутимой связи между терроризмом, благосостоянием и образованием нет.
Второе исследование, американского политолога Джеймса Пьяцца, интересно тем, что, не обнаружив экономических корреляций, он обнаружил политические. Более подвержены терроризму страны с множеством разнообразных этнических и религиозных групп, а также сложной многопартийной системой (партии, которые, по идее, должны представлять интересы этих групп, на практике либо слишком слабы, чтобы сохранять контроль, либо сами дрейфуют в экстремизм). И куда менее подвержены ему страны с мажоритарной системой, где крупные политические партии нуждаются в поддержке различных групп людей, а потому остерегаются экстремизма — напротив, стремятся к умеренности, к интересам «медианного избирателя».
Из этого можно сделать вывод, что любая политика, ведущая к большей «диверсификации» общества, здесь явно ничуть не помогает. Требуется как раз обратное: чтобы границы социальных групп и культур стирались, люди формировали перекрестные связи, представителей выбирали среди умеренных политиков, а не среди нескольких десятков мелких радикальных партий. Есть одна старая политическая доктрина, способствующая примерно такому развитию событий; называется она либерализм. И есть доктрины, способствующие, напротив, разделению, фрагментации: социализм и национализм (последний, следует уточнить, — только в своем радикальном, изоляционистском, с примесью расизма изводе, но, например, у американских «альтернативных правых» он сейчас примерно таков).
Известный американский экономист Дейдра Макклоски в своей недавней статье пишет не о терроризме и беженцах, но как раз о том, что национализм и социализм — это плохие идеи. Зато либерализм — хорошая, которая в итоге привела к эпохе Великого Обогащения (европейский достаток на душу населения начиная с 1800 года увеличился на 3000% и продолжает расти; растет он давно и за пределами Европы). Тогда как усилия антилиберальных правительств по всему миру — перераспределение, лицензии, тарифы, ограничение миграции, высокие налоги и т. д. — в совокупности могут улучшить положение беднейших граждан процентов на тридцать, да и то ненадолго.
Национализм же ведет к разжиганию конфликтов: 800 американских баз по всему миру набиты военными, которые убивают гражданских ради защиты США от мнимых угроз. Социализм, простирающийся в диапазоне от центрального планирования Венесуэлы до разрешений на строительство в Чикаго, ничуть не лучше — он ведет к бедности и толкает людей на путь паразитизма. Но хуже всего национал-социализм, который принес популярность в том числе и Дональду Трампу. В заключение Макклоски рекомендует всем читать Адама Смита, особенно «Теорию нравственных чувств».
Смитовская «простая и наглядная система естественной свободы», которая дает возможность каждому преследовать свои интересы, «пока он не нарушает законов справедливости», способствует не только экономическому росту, но также прекращению кровавых политических конфликтов. Эту мысль развил экономист Эрнандо де Сото — сначала в книге «Иной путь: экономический ответ терроризму», посвященной Перу, а затем в статьях на тему ближневосточного кризиса. По его мнению, воспроизводство романтических националистов и террористов в арабских странах прекратится лишь тогда, когда правительства этих стран смогут гарантировать людям базовые права (в особенности защиту собственности) — такие же, какие смогли когда-то обеспечить своим гражданам США и западноевропейские страны. Но, как свидетельствует описанная им же сложная и запутанная история Перу, это куда проще сказать, нежели сделать.
