27.01.2017

Григорий Голосов Провокатор перемен

Глава МИД Германии Франк-Вальтер Штайнмайер написал статью, в которой выразил мнение о том, что миропорядку ХХ века пришел конец. Конец эпохи Штайнмайер связывает с победой Дональда Трампа на президентских выборах в США. Из совсем другого сегмента западноевропейского политического спектра ему вторит Марин Ле Пен, по мнению которой, избрание Трампа и в особенности Брексит нанесли смертельный удар по доминировавшему до сих пор «неолиберальному» устройству мира. Ужас перед происходящим и нарастающее волнение находят массу проявлений, от беспокойства глобальных инвесторов на Давосском форуме до интеллектуальной моды на рассуждения о заведомо непредсказуемых событиях, так называемых «черных лебедях», прибытие которых берутся предсказывать лишь отдельные особо одаренные индивиды. Наступает нечто новое, и оно страшит.

Будучи человеком с некоторым жизненным опытом, могу заметить, что подобные панические атаки — не обязательно, впрочем, сопровождаемые исключительно негативными эмоциями — происходили на моем веку много раз. Некоторое время назад один впечатлительный аналитик договорился даже до того, что не только эпоха, а и вся история закончилась. Закончилась, да и все тут. Но по накалу негативных страстей то, что наблюдается сейчас, более всего напоминает ситуацию почти сорокалетней давности, самый конец семидесятых годов. Правда, в значительно смягченном виде.

Многие россияне, напрочь забывшие об очередях за мясом и прочих прелестях позднесоветского быта, ныне вспоминают это время с ностальгией. И ведь есть что вспомнить. Именно тогда Советский Союз находился на пике своего величия. Не только сам он казался нерушимым, но и границы его восточноевропейской империи были незыблемы. Никто не сомневался, что одной лишь угрозы советской военной мощи окажется достаточно, чтобы подавить намечавшиеся волнения в Польше. Так оно и вышло. Собственно, у Советского Союза и не было границ. Афганистан и Вьетнам, Ангола и Южный Йемен, Никарагуа и Эфиопия — устанешь перечислять страны, лидерам которых довелось тогда приложиться к морщинистой щеке Леонида Брежнева.

Понятно, что советские успехи радовали не всех в мире. Советским людям это было не очень заметно, но общее мнение на Западе состояло в том, что ядерная катастрофа почти неизбежна. А она означала бы вполне реальный, отнюдь не символический конец истории. Однако и на подходе к скоротечному, мучительному концу ничего хорошего не предвиделось. Вся вторая половина семидесятых ознаменовалась исключительно тяжелым экономическим кризисом. Пришедшая на смену провальному руководству Ричарда Никсона новая американская администрация, возглавлявшаяся Джимми Картером, с очевидностью не справлялась с проблемой. То же самое можно сказать и о большинстве правительств Западной Европы. Политический терроризм принял масштабы, вполне сопоставимые с нынешними. Неудивительно, что влиятельные деловые журналы публиковали статьи о том, что западная демократия, скорее всего, не переживет восьмидесятые, а хитроумный Збигнев Бжезинский тогда (как, впрочем, и сейчас) рассуждал об «упадке Запада».

Западная демократия, как мы теперь знаем, справилась. Вместо нее на свалку истории попал Советский Союз вместе со всей своей нерушимой империей. И, конечно же, нынешний кризис Запада — жалкая тень того, что наблюдалось тогда. Но сходство налицо, и оно особенно бросается в глаза именно потому, что в роли потенциального могильщика старого миропорядка многие вновь видят Россию. Опять-таки, влияние России на мир не идет в сравнение с той действительно глобальной ролью, которую играл СССР. Достаточно сравнить тогдашнюю советскую клиентелу на западе, массовое и влиятельное во многих странах коммунистическое движение, с несколькими сотнями тысяч фанатов телеканала RT и десятком маргинальных политиков крайне правого толка, которых российское руководство может с уверенностью числить в друзьях. 

Хочу подчеркнуть: мораль вышесказанного вовсе не сводится к трюизму о том, что ничто не ново под луной. Мир обновляется. Иногда это радует, чаще — пугает. И если из недавней истории можно извлечь уроки, то лишь относительно самой общей логики этого постоянного обновления. Об этом и поговорим.

Что происходило на Западе в конце прошлого века? Я согласен с тем, что в семидесятых наступил настоящий, глубокий кризис глобального политического порядка. Истоки кризиса были связаны с неспособностью правящего класса крупнейших индустриальных демократий решить проблемы своих стран приемлемым для большинства населения способом. Но именно потому, что эти страны были демократиями, решение нашлось. Для этого потребовалось не так уж много: просто смена власти путем выборов. Немногие из правителей семидесятых вошли в следующее десятилетие. В США на смену либеральному демократу Джимми Картеру пришел консервативный республиканец Рональд Рейган, в Великобритании наступила эпоха Маргарет Тэтчер, в Германии консерваторы сменили социал-демократов, а во Франции впервые с конца сороковых у власти оказалась по-настоящему левая коалиция социалистов и коммунистов.

Такое же обновление власти происходит на Западе и сейчас. Происходит оно по той же причине, что и тогда: правящий класс западных стран не справился с управлением. На смену турбулентности конца прошлого века пришло беспрецедентное процветание. Экономический рост и технологическое развитие мировой экономики, освободившейся от оков гонки вооружений, привели к небывалому росту общественного богатства. А вместе с этим — и, пожалуй, опережающими темпами — росли аппетиты правящего класса. Наверное, ничто не иллюстрирует эту мысль лучше, чем безумная финансово-экономическая политика, проводившаяся в 2001–2007 годах в Соединенных Штатах. Не было недостатка в предупреждениях о том, что добром это не кончится. Но когда речь идет о небывалом по историческим меркам обогащении, к предупреждениям не прислушиваются.

Золотой дождь иссяк в конце прошлого десятилетия, но аппетиты правящего класса остались. Он почти ничего не потерял. Он продолжал вести свой обычный бизнес и, надо сказать, в чем-то преуспел. Последствия кризиса могли быть хуже. Не знаю, помог ли тут накопленный за предыдущее десятилетие запас прочности, или дело в управленческих способностях Барака Обамы, но до коллапса мировой экономики не дошло. Однако для массы американцев и европейцев это были неприятные годы. А вот правящий класс стал еще богаче, и не только в абсолютных, но и в относительных терминах. Люди видели, что правящий класс позаботился о себе, но не о них. Более того: возможно, он позаботился о себе за их счет. Отсюда Трамп, Брексит и прочие недавние события.

Демократия позволяет сменить власть быстро и своевременно, не дожидаясь, когда падишах умрет. В условиях кризиса это — колоссальное преимущество. Старая добрая мысль о том, что «коней на переправе не меняют», совершенно не работает просто потому, что любой кризис — это не просто сумма непредумышленных ошибок, а сумма ошибок, в которые инвестированы собственные интересы тех людей, которые стоят у власти. Исправить такие ошибки может кто-то другой, но не тот, кто их совершил. Разумеется, новые правители тоже будут ошибаться, но по-своему.

Здесь мы подходим к вопросу о цене, которую приходится платить за своевременную и безболезненную смену власти. Основное правило демократии состоит в том, что она отводит роль арбитра при решении вопроса о власти народу. На самом деле другого способа не существует. Если бы этот вопрос был отдан на откуп правящему классу, внутри которого стратегическое преимущество всегда принадлежит действующему правителю, то смена власти была бы чрезвычайно редкой и болезненной процедурой. Без народа тут не обойтись. Но свой выбор народ делает из набора альтернатив, которые ему предлагает правящий класс.

В каком-то смысле Дональд Трамп может показаться воплощением всего самого отвратительного, что принесли с собой нулевые годы. Богатство напоказ, демонстративный имморализм, беспринципная прагматичность — это, в конце концов, именно те черты правящего класса, которые привели Америку к кризису. Но для многих избирателей оказалось важнее другое: то, что Трамп, по крайней мере, демонстрирует эти качества без лицемерия. А если он в этом не врет, то вполне возможно, что и к его обещанию поставить народ во главу угла политической жизни следует отнестись всерьез.

Я не симпатизирую Трампу. Вполне возможно, что его пребывание у власти станет только эпизодом, и не самым удачным, в процессе обновления Запада. Может получиться и иначе. Риторика Трампа, особенно внешнеполитическая, многим не без оснований кажется реакционной и националистической. Но нужно видеть, что прогрессивный проект глобализации и либерального интернационализма, которого придерживалась администрация Обамы, не смог в должной мере учесть того факта, что на сегодняшний день демократия остается формой национально-государственного устройства. А это значит, что первоочередная задача политического руководства — заботиться о собственном народе. Такой заботы многие американцы не чувствовали.

В то же время этот проект в какой-то момент стал препятствовать решению задач, стоявших перед Соединенными Штатами на мировой арене. Об этом свидетельствует слабость, которую проявили США в связи с кризисами в Сирии и Украине. Поэтому я с пониманием отношусь к заявленному Трампом тезису о первенстве интересов Америки. Иного и не может себе позволить демократический лидер. Справится ли Трамп — отдельный вопрос.

Но то, что демократия в очередной раз оказалась способной к самообновлению, к радикальной смене приоритетов, можно только приветствовать. И — опять-таки в очередной раз — авторитарная Россия показала, какую роль она играет в этом процессе. Наша страна — глобальный провокатор, причем здесь я это слово употребляю скорее в положительном смысле: провокатор перемен. В свое время возраставшая мощь Советского Союза сыграла стимулирующую роль в изживании кризиса семидесятых. Еще раньше советский социалистический эксперимент оказал решающее влияние на формирование современного западного социального государства. Нечто подобное, хотя и в неизмеримо меньших масштабах, происходит и сейчас. Попытки России побудить мир к чему-то новому никогда не проходили бесследно. Впрочем, очевидно и то, что сама Россия в итоге всегда оставалась у разбитого корыта.