Социолог Зигмунт Бауман, умерший 9 января в британском Лидсе, был дважды изгнанником из родной страны. Сначала покинул Польшу как еврей: вычищенный из университета в 1968 году популистским правительством коммунистов и лишившийся работы, он был вынужден отказаться от польского паспорта и получить статус репатрианта в Израиле. Второе изгнание состоялось в 2013 году, когда публичное выступление 89-летнего известного всей Европе ученого в польском Вроцлаве было сорвано группой местных националистов. Они обвинили Баумана в причастности к репрессиям и продемонстрировали фотографии жертв коммунистического режима в Польше.
Бауману было 14 лет, когда началась Вторая мировая война. Его семья спаслась от Освенцима, бежав в СССР. После случая во Вроцлаве Бауман, который добровольцем участвовал во Второй мировой войне в составе просоветского Войска польского, а затем до начала 50-х годов продолжал службу во внутренних войсках ПНР, больше никогда не бывал на родине.
Первый урок социолога Зигмунта Баумана связан не с его книгами, но с его биографией, столь характерной для европейских интеллектуалов XX века, выходцев из Центральной и Восточной Европы. Люди сохраняют предрассудки и мыслят себя через воображаемые черты своей группы. Для того чтобы оказаться изгоем, не нужно совершать дурных поступков — достаточно лишь не примкнуть вовремя к нужной группе, не стать членом торжествующего в данный момент большинства. Есть люди, чьи биографии выстроены вокруг способности адаптироваться к любому режиму и преуспеть в его рамках. Есть те, кто не вписывается ни в один из них. Бауман относился к числу последних: ни советская Польша, ни нынешняя свободная Польша, ни Израиль, ни Запад так и не стали его домом.
Изгой постоянно спрашивает себя, кем же является он, исключенный из общего порядка. Так в центре мышления Баумана оказывается вопрос об идентичности. В своей одноименной книге социолог вводит термин «текучая современность». Он обозначает состояние, в котором представления человека о самом себе оказываются случайными и мимолетными, а важнейшее преимущество получают те, кто способен безболезненно и бесконечно изменяться вслед за событиями. «В текучей современной жизни нет места постоянным привязанностям. И любые из тех, что мы принимаем на время, должны быть достаточно слабыми для того, чтобы мы могли отказаться от них так максимально быстро и легко, как только обстоятельства изменятся», — пишет Бауман. За подобными рассуждениями угадывается критика современности, характерная для западного марксизма с его акцентом на «неподлинность» нынешнего культурного состояния человека и с критикой глобализации, статусного потребления и имущественного неравенства.
Второй урок социолога Баумана состоит в том, что от этого словаря нельзя просто отмахнуться, поскольку он описывает опыт реальных людей — изгоев, оставшихся на обочине глобального мира, бедняков, представителей этнических и иных меньшинств. Язык либеральной философии минималистичен, его онтология постулирует индивидов и добровольные контракты между ними, происходящие в идеальном пространстве негативной свободы. Либерализм обычно не ставит вопроса об идентичности. Отсюда следует, что этот язык, возможно, не схватывает важного остатка — того, который позволял бы описать судьбу выходца из нищего еврейского местечка в Восточной Европе, гонимого поочередно нацистами, коммунистами и собственными согражданами-патриотами.
Иными словами, этот урок состоит в том, что добровольность контрактов и невмешательство в дела индивидов — не единственная социальная проблема, нуждающаяся в осмыслении. Этот тезис можно иллюстрировать современной дискуссией о правах женщин, которые в большинстве стран получили либертарные права на заключение добровольных контрактов почти сто лет назад. Не обязательно становиться левым или социалистом, чтобы усвоить этот урок. В либеральной традиции аналогичные вопросы о моральных обязательствах, неравенстве и идентичности ставились, например, в рамках негосударственного института касс взаимопомощи.
В 2010 году на русском языке вышла самая обсуждаемая в мире книга Баумана — «Актуальность Холокоста» (оригинал был опубликован в 1989 году). Социолог проводит ревизию наших представлений этой центральной трагедии XX века. Если обыкновенно Освенцим трактуется как «крах цивилизации» и распад современного общества, обращение немецкого общества к дикости, то Бауман настаивает на том, что массовое уничтожение европейских евреев нацистами стало продолжением и развитием, неотъемлемой частью современности. Институтами, сделавшими Холокост возможным, были технологическая модернизация, в том числе развитие железных дорог и массового индустриального производства, а также веберианский столп Modernity — рациональная бюрократия. Европейский и немецкий расизм сложился к концу XIX века как научная практика и как несомненный продукт современности, напоминает Бауман. «Расколдовывание мира» в конечном счете привело к «рациональной» и «научной» постановке вопроса об «окончательном решении». «Именно рациональный мир современной цивилизации был тем, что сделало Холокост мыслимым», — заключает ученый. Бауман при этом совсем не является антимодернистом — его позиция заключается, скорее, в том, что дискуссия, являемся ли мы в достаточной степени современными, никогда не должна исключать вопросов, связанных с человеческой моралью и достоинством.
Третий урок Зигмунта Баумана говорит нам, что, несмотря на нашу приверженность современному миру, его развитие отнюдь не следует априорно воспринимать в качестве победной поступи прогресса, где вслед за развитием техники с неизбежностью следует снижение уровня насилия и рост счастья. Не все, что является современным, должно одобряться. Любое развертывание современности должно сопровождаться этической дискуссией о значении происходящего, в частности о трансформации понятия ответственности (тут следует прямая отсылка к нацистскому преступнику Эйхману, описанному Ханной Арендт). Бауман предлагает искать этику человеческих отношений столь же последовательно и упорно, как мы повсюду отыскиваем политику.
В письме, разосланном друзьям семьи после смерти ученого, жена Баумана пишет, что теперь тот отправился в «текучую вечность» — фраза, в которой присутствует аккуратно упакованная ироническая отсылка к христианской и иудейской эсхатологии.
В течение последних лет мы постоянно читаем некрологи людей, мыслящих и делавших XX век. Еще в 2012 году скончался историк Эрик Хобсбаум, судьба которого во многом повторяет судьбу Баумана. В феврале прошлого года не стало Умберто Эко. Полный список оказался бы длинным. Если здесь нужна какая-то мораль, то она могла бы состоять в том, что мыслить и действовать теперь придется нам. Когда XX век и его герои кончаются, мы становимся взрослыми.
