15.12.2016

Дмитрий Рогозин Пятерочка

Грязный подъезд чуть подсвечен тусклой забеленной лампочкой. От мусоропровода бьет по легким заряд смрада. Интервьюер, женщина средних лет в легком пальто, ищет звонок. 

Не находит, бьет кулаком в дверь, которая от ударов поддается, и с протяжным скрипом открывается непотребство холостяцкого пропитого быта.

Интервьюер: Я вошла… щас…

Респондент (очень пьяный голос из кухни): Мне сказали, приедем через 10 минут…

Интервьюер: Да, только голос, голос сделайте очень такой трезвый, ладно? Вот так, чтобы бодрый, бодрый…

Смеется и не разуваясь проходит. На кухне — двое мужчин. Хозяин раскачивается на табурете. Сосед, зашедший за папироской полчаса назад, жмется в углу у окна. Початая бутылка какой-то бормотухи на столе. Засаленная клеенка, остатки еды, плесень на посуде. Начало интервью — с вопросами об оценке ситуации в стране: об отношении к президенту, местной власти, пенсионной реформе, а также семейным делам — разводам, любовям, детям и прочим интимностям. Стандартизированная анкета во всей красе. Улыбаетесь? Напрасно. Это опрос общественного мнения, доверять результатам которого призывают то либералы, то государственники. Зависит от ангажированности опросного центра, заказчика, публикации материалов в тех или иных средствах массовой информации.

Вокруг ведется много разговоров о доверии к опросам, много разбирательств с подлогами и ошибками. Но что из себя представляют сами опросы — не всегда понимают даже те, кто их проводит. Слишком ограничен опыт, невнятны инструкции, поспешны выводы и заключения. «Полевой интервьюер — это не профессия и даже не работа. Так, попугайство. Перебиться на мели, подзаработать. Разве можно рассчитывать на что-то большее? — таков вердикт не стороннего человека, а профессора социологии, работающего в одном из престижных университетов страны. — Интервьюер — попугай, повторяющий бессмысленные слова и получающий за это свою копейку».

Интервьюер: Всё? Настроились? Скажите, пожалуйста, в целом, насколько вы удовлетворены своей жизнью в настоящее время: полностью удовлетворены, скорее да, скорее нет или совсем нет?

Сосед (опережая респондента): Совсем нет.

Интервьюер: Скорее да, скорее нет?

Респондент (пьяным голосом): Еще-е раз…

Интервьюер: Насколько вы удовлетворены своей жизнью: полностью удовлетворены, скорее да, скорее нет или совсем нет?

Респондент (заплетающимся языком, проглатывая «о» в первом слоге): Удовлетворены.

Интервьюер: Полностью, да? (Небольшая пауза — интервьюер регистрирует ответ.) Скажите, пожалуйста, вот представьте себе такую лестницу из девяти ступеней, на низшей ступени стоят самые бедные, а на девятой — самые богатые. На какой ступени стоите вы? Вот, смотрите, вот такая лестница. Скажите цифру.

Респондент: Я на середине.

Интервьюер: Пятерочка. Представьте себе лестницу из девяти ступеней, на низшей ступени стоят самые бесправные, а на высшей, девятой, — самая большя власть. Вот куда бы вы себя поставили?

Респондент (запинается, протягивая): На пя-а-пятерочку.

Интервьюер: Представьте себе лестницу из девяти ступеней, на низшей ступени стоят те, кого совсем не уважают…

Респондент: Да замучила, Танюша… елки, блин!

Они познакомились во дворе многоквартирного дома несколько часов назад, обменялись любезностями. Но вот незадача: сразу не удалось опросить, а спустя какое-то время собеседник выпил чуть больше потребного. Да и сосед зашел.

Интервьюер: Ладно, только начали. На первой ступени стоят те, кого совсем не уважают, а на девятой — самые уважаемые люди. На какой ступени стоите вы?

Респондент (переходя на крик): ПЯТЕРОЧКА!

Так рождаются средние оценки на шкалах, столь привычные исследователям и нелюбимые ими. «Ни то ни се, а ровно вполовину» — что еще скажешь про лестницу, на которую надо забраться? Метаморфозы шкальных вопросов удивительны на нашей земле. Так, в Штатах ломали голову, как лучше подобраться к оценке того или иного события. Остановились на градуснике, измеряющем температуру человеческого тела. Всем привычно. Есть 36,6 — это норма. Есть 38 — критично, пора задуматься об антибиотиках. Есть 34 или 35 — и это не шутки. Отсюда вопрос: представьте градусник, которым вы измеряете температуру тела. Какую, на ваш взгляд, он покажет температуру, если бы вы замеряли состояние экономики? Основная идея — опереться на обыденный опыт респондента, подтолкнуть его к переносу знакомого и привычного (все когда-то измеряют температуру тела) на незнакомое — состояние экономики. Градусник — это метафора, позволяющая обычному человеку на какое-то время стать экспертом в неизвестной ему сфере. Разумно. Но как-то по-детски, неполно.

Потому в российском изводе зашли основательно. Если градусник, то каждый градус важен. Инструкция для отечественного «термометра общественного мнения» такова: «Если вы категорически согласны с приведенным суждением, укажите свое положение на термометре как 100, если категорически не согласны, укажите 0». Стобалльная шкала — уже не метафора градусника, а нечто непонятное, заумное, не имеющее ни малейшего отношения к обыденной жизни. Вопрос вызывает недоумение, оценки гуляют, но ничего не поделать. Наука требует жертв. Кому нужна такая наука? Вопрос неуместный. Она нужна тем, кто испытывает доверие других, и тем, кто доверяет испытывающим.

Манипуляция, управление, социальный инжиниринг начинаются там, где в отношении данных обсуждается единственный вопрос: доверять или нет опросам общественного мнения? Ответ на него однозначный: не доверять ни при каких обстоятельствах. Научное знание поддерживается максимой недоверия. Иначе не продвинуться дальше собственных заблуждений, не увидеть нечто новое. Опросы общественного мнения построены на ошибках. Их постижение, интерпретация, анализ открывают нам возможность двинуться чуть дальше в понимании социальных отношений, институтов, сетей. За голой цифрой, демонстрируемой в качестве воли народа по тому или иному вопросу, стоят голоса тысяч людей, отвечающих при огромном разнообразии обстоятельств.

Современные технологии тотальной регистрации происходящего позволяют преодолеть прошлую ограниченность количественных исследований, включить в анализ данных не только ответ на вопрос, но и обстоятельства, в которых он получен, прошлый опыт респондента. Мы все интуитивно понимаем, что в некоторых случаях «да» означает твердое «нет». Потому рассмотрение лишь ответов давно приравнено к неполной, недостаточной для научного выбора информации.

Располагаемые за границами ответов данные принято называть «большими». В опросах общественного мнения их поток обеспечен регистрацией сопутствующей информации: речи, временны́х характеристик, места опроса и т. д. Если исследователь ничего не говорит об этом, прячет свою ответственность за невозможностью раскрыть персональные данные, твердит о высоком качестве проведенной работы — это признаки халтуры и недобросовестности. Следует весьма внимательно отнестись не только к самим цифрам, но и обрамляющей их аргументации.

Увы, понимание ситуации невозможно без личных усилий, образования и подготовки к анализу данных. Человек неграмотный невольно подталкивает к конструированию лжи. Многие махинаторы прекрасно справляются с этой задачей. Но непосредственным участником фабрикаций выступаете вы сами, когда задаетесь лишь одним вопросом: верить или не верить, правда или ложь? Альтернатива всегда одна: внимательное обращение с сопутствующими данными и расширение горизонта опроса до потока «больших данных», инструментов их анализа и репрезентации. Волшебное слово «инфографика» как никогда уместно в этом контексте.

Тем временем интервью продолжается. Подходит черед интимной жизни — такова структура «омнибуса» (анкеты, состоящей из вопросов на разные темы).

Интервьюер: Такой немножко нескромный вопрос, но не смейтесь, пожалуйста. Сколько у вас было партнеров, включая вашу… с которыми вы состояли в браке…

Респондент: Сексуальных?

Интервьюер: …Или жили вместе как семейная пара не менее трех месяцев? (Запинаясь.) Не менее трех месяцев, ну, как семья жили.

Респондент (протяжно, хватаясь за голову): Ой, бл…

Интервьюер (пытаясь сохранить невозмутимость): Сколько у вас было?.. Вот, кроме вашей супруги, еще кто, сколько, было или нет? Или вы только с супругой?

Респондент (протягивая руку): Вот знаешь что, Танюх, я тебе скажу честно…

Интервьюер (чуть отстраняясь): Скажите, ну…

Респондент (запинаясь): Блин, пере… перее…л, бл…

Интервьюер: Нет, не меньше трех месяцев жили вместе… не меньше трех месяцев вот прожили вместе, вот кроме супруги еще были кто-то?

Респондент: А, как сожительницы, да?

Интервьюер: Да, да, ну как семья.

Респондент: А. Понял. Я понял. Во-о-от. Короче, было. (Вновь протягивая руку.) Вот честно тебе скажу, Тань…

Интервьюер: Ну, сколько?

Респондент (после паузы, покачивая головой): Штук пять.

Интервьюер: Не меньше трех месяцев, да? В каком году вы стали жить с вашей… (запинается) как… (запинается еще раз) с вашей первой супругой или партнершей? В каком году, не помните?

Респондент (повышая голос): А я вообще с ней не жил, е…, них…!

Интервьюер: Нет. В каком году вы стали, ну, вы стали жить вместе как семейная пара, не важно, расписывались или нет.

Респондент (переходя на крик): Я с ней не жил ваще!

Интервьюер: Ну-у… Ну вы сказали, у вас супруга была, дочка есть. Как вы не жили?

Респондент: Дочка есть. Но я с ней не жил. (Пауза.) Я с ней в тюрьме расписался, е…

Интервьюер (задумчиво): М-м-м… (Пауза.) А потом-то вы вышли?

Респондент (удовлетворенно): Потом я вышел.

Интервьюер: Ну вы сказали, у вас пять было все-таки… (Пауза.) А до этого, до тюрьмы?

Респондент: У кого пять было?

Интервьюер: Ну пять, ну-у, суп… (Запинается.) Как сказать… сожительниц или…

Респондент (кричит): У меня до х… было, бл…!

Интервьюер: Ну с которыми не меньше трех месяцев. Когда в первый раз вы стали жить вместе, в каком году? Ну как семья.

Респондент (недоуменно): С кем?

Интервьюер: Ну неважно с кем! С первой вашей сексуальной партнершей, можно сказать. Не меньше трех месяцев вы прожили как семья.

Респондент: Это вот обязательно эта х…я?

Интервьюер: Ладно, я «затрудняюсь» поставлю. (Смеется.) Ладно, давайте не отмечать…

Интервьюировать пьяного категорически нельзя. Интервьюировать в присутствии третьих лиц, знакомых, друзей, родственников категорически нельзя. Изменять формулировки анкетных вопросов, добавлять собственные слова, интерпретировать вопрос категорически нельзя. Это — в инструкциях, в редких, но весьма едких комментариях начальства. Нельзя, не смей, даже не пытайся! Иначе не засчитывается работа, выписывается штраф, высказывается порицание. Нельзя!

А на деле?

На деле — можно. Как иначе?

Все знают, что квоты, или выделенное для опроса количество мужчин и женщин, да не просто мужчин и женщин, а строго определенного возраста, ограничены и не всегда согласуются с тем, кто готов поговорить, остановиться, заметить. На улице или в подъезде сложно остановить мужчину, да еще среднего возраста. Не дай бог введут квоту на образование. Тогда еще высшее образование подавай. Как с этим быть? Нет таких в поле зрения, не открывают дверь, не останавливаются на улице, не отвечают на вопросы во дворе. Сколько ни улыбайся, ни заигрывай, ни слащавь речь — проходят мимо.

Потому затевается разговор с подпившим мужичком, сидельцем со случайными связями, неопределенным местом жительства, но разговаривающим, пусть плохонько, с натяжками и запинками, проходящим всю анкету. Целиком, без видимых срывов. За это заплатят. Поскольку был реальный человек с реальной историей.

Нужна такая анкета исследователю?

Нет. Здесь нарушены не только принципы, но и слова, переложенные на бумагу, искажены. Если в речи мы видим смысл, можем смеяться над неказистостью, а порой и трагичностью судьбы, то в анкете, с ее лестницами из девяти ступеней, обнаруживаем очередную «пятерочку». Исследователь, аналитик дополнит собранные распределения корреляционным или дисперсионным анализом, найдет скрытый смысл за латентными признаками. Только подвыпившего мужика с его правдой за этим смыслом не останется. А значит, не останется и самой правды.

Исследователю, работающему в оптике стандартизированного опросного инструмента, такой респондент не нужен. На деле, не на словах, не нужен. Но где гарантии, что его не будет? Таких гарантий нет, пока нет записей, нет возможности услышать, с кем и о чем идет разговор. Скрыты аудиозаписи, убраны анкеты. Только цифры, проценты. Остается либо слепо верить, либо отрицать всех и вся. Но не дело это. Качество опросов измеряется не репутацией, а полным раскрытием методической информации. Только услышав стандартизированное интервью, можно усомниться в образе попугая. Увы, но российские профессора зачастую выносят свои суждения, не отрываясь от кафедры. Зачем слушать, изучать, что происходит, когда можно просто утверждать, как должно происходить?

Между тем разговор подходит к концу. Еще пара минут, интервьюер нажмет на планшете кнопку «завершить» и собранные данные найдут свое место в совокупной базе общероссийского опроса.

Интервьюер: Скажите, пожалуйста, вы отмечали свадьбу или нет, просто расписались, и всё? Если отмечали, то сколько гостей было на свадьбе? Спрашивается: до 10, от 10 до 25…

Респондент: Я скажу, сколько гостей было. Гостей было два оперативника… (Держит паузу.) Дальше говорить?

Интервьюер: Ладно, давайте не отмечать.

Опрос общественного мнения строится на разговорах с людьми. Непосредственный участник такого разговора — полевой интервьюер. Его убеждения, чаянья, ошибки вносят основной вклад в формирование данных. Аналитик видит лишь то, что отметит интервьюер. Потому вместо разговоров о доверии к опросным компаниям следует начать изучать поведение интервьюера, особенности его обращения к людям, ценности и установки, которых он придерживается. Мир опросов — это профессиональная среда полевых интервьюеров, изучение которой позволяет уйти от бессмысленного вопрошания к правде.