28.11.2016

Иван Давыдов В защиту внуков палачей

В бумагах поэта Николая Заболоцкого осталась небольшая автобиографическая заметка без начала и конца — короткий мемуар о пребывании в тюрьме НКВД. Арестованный в марте 1938 года Заболоцкий от следователей не без изумления узнал, что еще в 1935 году в Ленинграде была создана правотроцкистская организация писателей, связанная с «парижским правотроцкистским центром».

Целью организации были «воспитание молодых писателей в правотроцкистском духе и публикация враждебных советскому строю произведений». Кстати, те же следователи неопровержимо доказали, что Заболоцкий в созданную в 1935 году организацию вступил еще в 1931-м, продемонстрировав власть не только над душами человеческими, но и над временем.

Ненужная дискуссия

Но особенно сильно изумило поэта даже не это. На допросах его били и пытали. Он — боровшийся за право считаться лояльным, отбивавший, до поры до времени, как ему казалось, успешно, атаки на «Столбцы и поэмы» (в сборнике еще в 1929 году усмотрели клевету на коллективизацию), не мог поверить, что в Советском Союзе в 1938 году в самом центре города Ленина такое возможно. Заболоцкий много думал и пришел к единственно возможному выводу: здание НКВД захвачено фашистами, которые издеваются над советскими людьми, чтобы дискредитировать советскую же власть. Идею обсудил с сокамерником — неназываемым в тексте по имени «старым партийцем». Тот согласился — других объяснений они просто не могли придумать.

У Николая Заболоцкого и его безымянного сокамерника не было на руках тысяч опубликованных исследований и документов о преступлениях советского режима против собственных граждан. Мы в отличие от них не часть режима, не вынуждены выживать внутри его посредством двоемыслия или иных, менее приятных стратегий. Но они сделали — с поправкой на имевшуюся под рукой терминологию — правильный вывод: они имеют дело с преступниками, с врагами. Мы же до сих пор поддаемся на предложение подискутировать о «неоднозначности сталинской эпохи». Никакой неоднозначности там нет — сталинский режим был режимом преступным, и достаточное количество его преступлений против собственного народа зафиксировано документально. Не надо радоваться возможности «инициировать общественную дискуссию», как это случилось после публикации Денисом Карагодиным фамилий тех, кто убил его прадеда. Надо бороться за то, чтобы такая дискуссия стала бессмысленной.

Это не отменяет права поклонников Сталина защищать своего кумира. Собственно, у них должны быть те же права, что у поклонников Гитлера или Пол Пота (разумеется, уголовного преследования за мыслепреступления не может быть, потому что мыслепреступлений не бывает, и давайте для простоты рассуждения представим, что соответствующие позорные статьи УК сами собой куда-то исчезли). Право кликушествовать в загоне для маргиналов не менее свято, чем любые другие варианты реализации свободы слова. Памятник Сталину на частной территории и на частные деньги, говоря грубо, вполне может быть. На государственные — нет. А министр культуры, сфотографировавшийся рядом с таким памятником (и здесь не важно, кто, где и на какие деньги памятник устанавливал), должен сразу же после публикации фото отправляться к бывшему музею Ленина — торговать с рук лубками Александра Проханова и Николая Старикова, поскольку имеет ведь право и он, сделавшись безработным, сохранить возможность кормить семью.

Вот о том, как сделать такую ситуацию реальностью, и следует вести дискуссии. Страшно сказать, но это, не исключено, даже важнее, чем ответ на вопрос, зачем Игорь Сечин «съел» Алексея Улюкаева.

Тень коллективной ответственности

Раз примерно в три месяца то один, то другой человек из числа заслуженных представителей либеральной общественности вспоминает про дедушку-палача и призывает всех — и потомков палачей, и потомков жертв — обняться и покаяться. Звучит это, как правило, довольно жалко: я, допустим, и жив, скорее всего, потому, что палачи в лагере халатно тиранили прадедушку и по недосмотру недобили. Обняться — запросто, каяться — не в чем. Но самое удивительное (хотя это довольно простая мысль) — потомкам палачей тоже каяться не в чем. Вернее, свои грехи у них, как и у прочих живых людей, наверняка найдутся, но за преступления дедов внуки никакой ответственности не несут.

Денис Карагодин опубликовал несколько фамилий палачей, общество «Мемориал» — несколько десятков тысяч. Нужны ли такие публикации? Это нелепый вопрос, тут не о чем спорить. Любое приращение знаний о собственной истории на пользу стране. Но могут ли эти новые знания стать поводом для охоты на ведьм? Для выделения проклятой касты «потомков палачей» и привилегированной касты «потомков жертв»? По крайней мере, попытки завести такие разговоры имеются. (Высказывания противоположного свойства — о том, что такие публикации могут «расколоть общество», о том, что «без вины не сажали», и о несомненном величии вождя народов просто оставим без внимания, — это просто неинтересно; представим, что мы уже в том идеальном мире, где их авторы могут наслаждаться свободой слова в загоне для маргиналов.)

Российская власть не первый год и нам, внутри страны, и даже миру предлагает игру в безвременье, в вечную историю, где ничто не заканчивается. Где, например, война с Гитлером все еще идет и надо определиться, с кем ты. Навязывая реальным и выдуманным оппонентам коллективную вину за преступления семидесятилетней давности, а себе присваивая право победителя, право решать, кто фашист, а кто нет, российская власть и российская пропаганда направо и налево швыряются соответствующими ругательствами, которые, вообще-то, в современном мире никакого веса не имеют.

Игра в коллективную вину потомков палачей (тем более – в общую коллективную вину, обнимемся?) — это та же несимпатичная игра. Вид сбоку. В отличие от проводившейся по горячим следам денацификации в Германии десталинизация сегодня — задача целиком просвещенческая.

История не черновик для правок, а поле для выводов. Оценка — важна. Назвать преступное государство преступным — необходимо (кстати, будем иметь в виду, что преступления — это не обязательно массовые расстрелы, любое покушение на права человека — преступление). Необходимо, например, для того, чтобы сделать постыдными любые апелляции к «советскому управленческому опыту». Зафиксировать, что жертвам преступника не нужны оправдания, — на то они и жертвы. Сделать невозможным повторение ситуации (хотя мне как неисправимому оптимисту кажется: реанимация ГУЛАГа не по зубам нынешнему режиму даже в качестве логистической задачи, не говоря о том, что и цели у него очевидно другие). И вернуться в настоящее. Бороться за то, чтобы сегодня ничьи права не нарушались, а не пытаться исправить прошлое. Его не исправишь, оно уже было, и даже средневековые схоласты не нашли ответа на вопрос, может ли всемогущий Господь сделать бывшее небывшим. Но, похоже, что не может, хоть признание этого факта и чревато противоречием в определении.

Окружающая среда

Даже язык наш подсказывает — вопрос обсуждения прав человека требует персонификации. Права — равные с другими людьми права — здесь и сейчас должны быть у каждого конкретного человека. Изучение истории, помимо прочих прелестей, с этим связанных, показывает нам, как нарушались права людей и целых социальных групп, показывает достаточно ярко, чтобы привить уважение к чужим правам. Но преступления прошлого не создают никакой почвы для преференций потомкам жертв.

Оглянемся вокруг, — ситуация сегодня с правами и свободами так себе. Не только благодаря обилию преступлений, совершаемых представителями государства против граждан, но еще и потому, что возможности государства нарушать права человека не первый уже год закрепляются законодательно. Дума шестого созыва практически отменила статью Конституции о свободе собраний и существенно расширила список карающих за мыслепреступления статей. Оснований предполагать, что Дума седьмого созыва на этом собирается останавливаться, у нас нет, хотя оптимистично настроенные политологи и ждут от володинского парламента «прагматизма». Это все, конечно, неприятно, но это еще дает возможность не повторять чужих ошибок. Потому что в неизбежном и светлом будущем нам не в первый раз придется начинать с чистого листа.

Немного неловко было читать откровения глубоких (тут нет иронии) либеральных публицистов в лучших изданиях Америки после того, как Трамп выиграл выборы. Подозреваю, им самим сейчас неловко перечитывать и обещания не допустить окончательной победы фашизма в США, и клятвы перед женой и дочерью – умереть, отстаивая их право голосовать на выборах.

Удобно клясться умереть на войне, которой не случится заведомо. Чуть сложнее заставить себя задуматься, а что будет, если год за годом говорить белому гетеросексуальному мужчине, который уважает права женщин, меньшинств и о черных рабах не грезит, говорить, что это именно он, конкретно он ответствен за страдания женщин и меньшинств в прошлом. Ну, наверное, рано или поздно он устанет слушать явную клевету и, как это принято в странах с работающей демократией, от своей усталости постарается избавиться на избирательном участке.

Ожидая, а то и приближая день, когда Россия сбросит с себя нынешний морок, мы могли бы чуть упростить себе жизнь в свободном будущем, не пытаясь перекраивать прошлое (есть масса добровольцев со стороны нынешней власти, оставим им это поле) и не изыскивая среди современников тех, кто виноват в грехах предков.

В конце концов, новейшая история дает массу поводов подумать и о коллективной ответственности за очевидные преступления, сейчас совершенные. И о том, как представления о тотальности свободы слова коррелируют с оценкой (в том числе и юридической) деятельности современных российских пропагандистов после отмены карающих за мыслепреступление статей УК. Интуитивно понятно, что между четырьмя годами телепроповеди ненависти к миру вообще и соседям в особенности и подвигами ополченцев с блатными кличками вместо имен есть определенная связь. Но пропагандисты с автоматами под Славянском не бегали и самолетов не сбивали, а говорить можно все. Честно, я вот не знаю, как доказать, что Дмитрий Киселев или Владимир Соловьев не верили искренне и глубоко в то, что несли с экранов. Хотя, разумеется, сегодня этот вопрос — невинное интеллектуальное упражнение.