В опросах «Левада-центра» много лет подряд ежемесячно выясняется уровень одобрения деятельности президента и ряда высших органов власти. Раз в полгода или в год измеряют уровень доверия, которое россияне оказывают различным государственным и общественным институтам, начиная с президента, армии, церкви и кончая партиями и профсоюзами. Одобрение и доверие оказываются близкими, связанными, но разными характеристиками отношения публики к власти.
Недавно большое внимание привлекла публикация результатов опроса за сентябрь 2016 года, поскольку в ней отмечалось определенное снижение показателей доверия практически ко всем институтам. К одним доверие снизилось очень существенно, к другим — совсем немного. Так, доля тех, кто сообщил, что доверяет президенту, за год снизилась с 80% до 74%, доверие к армии сократилось с 64% до 60%, к органам госбезопасности — с 50% до 46%, к СМИ — с 34% до 27%. Самым резким было падение уровня доверия к правительству РФ (с 40% до 22%), к прокуратуре (с 37% до 24%), а также к церкви — с 53% до 43%. Прошел месяц, в октябре уровень доверия не измеряли, но уровень одобрения институтов высшей власти остался практически неизменным. Так что можно предположить, что не произошло изменений и в уровне доверия.
В нашем обществе немало тех, кто все эти годы с надеждой либо со страхом ждали, что «все это» вот-вот рухнет. Они восприняли упомянутые сведения о снижении доверия как сигнал о начале конца. Совсем другая реакция у тех, кто уверен в устойчивости сложившейся системы и полагает, что после затянувшейся «крымской аномалии» происходит всего лишь возвращение показателей к их обычным многолетним значениям. Октябрьские данные относительно одобрения, оставшиеся на уровне сентябрьских, первые могут воспринять как свидетельство паузы перед дальнейшим падением, вторые — как свидетельство стабилизации.
Действительно, доверие президенту теперь ниже экстраординарного посткрымского уровня, но оно существенно выше, чем в период с 2009 по 2013 годы. Доверие к армии и органам госбезопасности снизилось по сравнению с 2015 годом, но все равно остается очень высоким. То же самое относится и к другим институтам (за исключением правительства, уровень доверия к которому оказался самым низким за долгие годы). Так что данные опроса годятся и для тех, кто ждет, что скоро все развалится, и для тех, кто уверен, что счастливая путинская пора — навсегда. Авторы не причисляют себя ни к первым, ни ко вторым и полагают, что система не рухнет, но и не будет стоять на месте. Она движется к новому состоянию, контуры которого проступают и в обсуждаемых социологических данных.
Ответы россиян об их доверии институтам показывают нам реальное устройство государства через призму представлений граждан об этом устройстве. Каким должно быть наше государство, прописано в Конституции и законах — это одна реальность. Какое у нас государство, рассказывают в школе и показывают по телевизору — это другая реальность. Как оно на деле существует во взаимодействии ведомств и инстанций, начальников и подчиненных — это еще одна реальность, третья. А кто в нем кого главнее и важнее — это дано в ответах граждан на вопросы социологов. И это реальность четвертая, резюмирующая все остальные.
Иерархия институтов складывалась у нас постепенно, как постепенно складывался существующий общественно-политический строй. Но, сложившись, система обрела определенность. Она в такой же степени отвечает глубинным установкам российского народа, в какой является средством власть имущих управлять этим народом, преследуя интересы, которые они считают и национальными, и своими собственными.
Основы для концентрации власти в руках президента (президентская республика) были заложены ельцинской Конституцией, но куда более значимым и влиятельным этот институт стал уже в путинскую эпоху. Радикальное различие между президентством Ельцина и президентством Путина с точки зрения обсуждаемого здесь параметра доверия — в том, как вел себя этот параметр с течением времени. Уровень доверия Ельцину, первоначально очень высокий, к концу первого срока упал до 6%, после накачки с помощью СМИ в период предвыборной кампании 1996 года вновь возрос, но продержался очень недолго. К моменту завершения его правления он упал уже до 2%. Кто такой преемник Путин, поначалу люди знать, конечно, не могли, но на эту новую фигуру было спроецировано массовое недовольство Ельциным и, соответственно, запросы на «другую» власть. Поэтому на волне ожиданий уровень доверия ему сразу, авансом (уже в 2000 году), составил 46%, поднявшись годом позже до 54%. С тех пор он неизменно остается высоким, резко подскакивая в периоды военных действий и открытой демонстрации силы. Это было заметно в период грузинского конфликта и особенно в связи с крымскими и донецкими событиями, когда этот показатель достиг 86%. В сентябре 2015 года он был равен 80%, сейчас — 74%, что существенно выше, чем было до Крыма. Продолжит ли он снижаться дальше, и если да, то до какого уровня, мы предсказать не беремся. Этот вопрос задают себе очень и очень многие и в низах, и в верхах общества. Мы же укажем только, что в 2011–2013 годах он колебался вокруг 50%, но краха системы, как мы видим, не произошло. Впрочем, стоит помнить, что краха не было и при ельцинских двух процентах. Российская власть держится не на доверии или одобрении граждан и даже не на их электоральных предпочтениях, а на более солидных основаниях.
Впрочем, ответы о доверии могут указать на них. Согласно результатам опросов, опорой строя, сложившегося с приходом Путина, являются два силовых и два идеологических института: это армия и госбезопасность, церковь и ТВ. Именно эти институты, кроме президента, по данным опросов, с тех пор постоянно вызывают наибольшее доверие нашей публики. На них и опирается президент, сам являющийся символической фигурой, репрезентирующей в глазах россиян государство, страну, державу. Общество же помещается внутри этой конструкции. Система сложилась так, что у нас общество находится внутри государства, а не наоборот. Общество держится именно этими внешними «скрепами»; собственных внутренних опор, как показывают исследования, оно не имеет. Авторитет любых структур, создаваемых самим обществом посредством выборов, низок или вовсе ничтожен. Государственной Думе доверяют 22%, и этот показатель был стабильным в течение пяти лет, предшествовавших взлету 2014–2015 годов. Практически такое же малое доверие вызывают все выборные органы более низкого уровня. О доверии к профсоюзам сообщили 15% респондентов, о доверии к партиям еще меньше — 12%.
Доверия к партиям нет, а за «Единую Россию» голосуют многие — как же так? Дело в том, что большинство россиян эту организацию обычной партией не считают. Среди тех, кто проголосовал за нее на прошедших парламентских выборах, лишь менее четверти сделали это потому, что она им нравится. Только они воспринимали ее именно как партию, в то время как ¾ объяснили свой выбор тем, что «это партия Владимира Путина». Иными словами, голосование за нее — это голосование не за партию, а за президента.
Место одних институтов в существующей теперь иерархии установилось еще в период правления первого президента России, других — уже в путинскую эпоху. Так, послушные государству массмедиа существуют уже два десятилетия, еще с ельцинских времен. В 1996 году, в ходе предвыборной кампании впервые была применена манипуляция мнениями россиян с помощью телевидения. Тогда главные каналы в секретном порядке обязались перед правительственными структурами вести предвыборную кампанию в пользу только одного кандидата — действующего президента. Обязательства были формальными, но соответствовали политической ориентации их руководства, то есть политическая солидарность была превращена в политическую дисциплину. Так закладывалась база для подконтрольности медиа высшим инстанциям, своей полноты достигшей уже в нулевые годы. Доверие к массмедиа в последнее десятилетие постепенно падало, но после крымских событий показатель взлетел в полтора раза и держался на высоте два года. Сейчас доверие к прессе и ТВ снова несколько снизилось.
Отметим, что доверие к церкви (конечно, это прежде всего РПЦ) отличается наиболее значительной устойчивостью. Если не считать его снижения в этом году, то за весь путинский период оно менялось очень слабо, причем практически независимо от экономических, внешне- и внутриполитических обстоятельств, в которых находилась страна. Отметим, что доверие к церкви не значит, что россияне стали очень религиозны. Просто они понимают, что церковь — особенный элемент нынешнего государства. Пусть оно светское, но церковь его освящает. Это нужно, это его укрепляет.
Высокая поддержка президента Путина естественным образом привела к росту доверия к институту, которые ассоциировался с его персоной, — органам госбезопасности. И этот скачок произошел сразу, как только Путин с поста директора ФСБ пришел на высшие государственные посты. Если в середине ельцинской эпохи лишь каждый пятый в ходе опросов говорил о своем доверии к спецслужбам, то сейчас таких почти половина. Президент стал своеобразным гарантом авторитета органов и наоборот.
Что касается армии, то тут ситуация сложнее. То, что армия стране нужна, что это важный институт государства, было убеждением наших людей и в советское, и в раннее постсоветское время, и в эпоху Путина. Если в начале 90-х после эпохи гласности в обществе упало доверие к органам и только при Путине произошел их ренессанс, то символическая важность армии как института под вопрос не ставилась. Однако образ реальной армии, где правила бал дедовщина, был негативным, и показатели доверия колебались вокруг 30%, а стремление молодых людей уклониться от призыва, и особенно стремление женщин уберечь сыновей и внуков от армии, было массовым. В 2008 году, сразу после военного конфликта с Грузией, действия армии во время которого оценивались публикой очень высоко, показатель доверия вырос с 26% до 42%. Специалисты отзывались о боеготовности и координации действий российских вооруженных сил в этом конфликте весьма критически. Но для широкой публики было важно, что наши одержали верх над армией соседа, за которым, как считалось, стояли США. По похожим причинам показатель доверия к армии после крымских событий впервые превысил 50%, потом вместе с рейтингом президента — главного «вежливого человека» — в 2015 году вырос до 64%, да и сейчас остается очень высоким — 60%. Характерно, что уже многие годы динамика уровня доверия к армии и органам госбезопасности практически идентична. Сформировалось понятие «силовики».
Доверие к силовикам, к их открытой и еще более — к тайной силе пронизывает сам воздух времени. Общество принимает милитаризацию массовой культуры, школы, господство силового подхода в политике. Характерное для спецслужб представление о повсеместном проникновении тайных врагов и предателей становится игрой, в которую вовлекается общественное сознание. О том, что так начинаются процессы, которые будет невозможно остановить, что страну надолго накроет тьма, понимают многие. Но общество доверяет не себе, а государству.
