Счастливые люди счастливы, несмотря на то, что совсем недавно в Средиземном море затонуло судно с пятьюстами беженцами из Африки и с Ближнего Востока, значительную часть которых составляли женщины и дети. Несчастные люди, впрочем, несчастны точно так же, полностью игнорируя закадровый контекст. Оптимисты предсказывают торжество искусственного разума и скорую победу над старостью и смертью, пессимисты высмеивают их, напоминая о неизбежной климатической катастрофе и коррозии социальной ткани из-за имущественного неравенства и международного терроризма. Подмывает сказать, что вот эта близорукость, готовность судить об экстерьере слона наощупь — все, что нужно о нас знать маловероятным историкам будущего или, на худой конец, пришельцам из космоса. Пессимизм нередко выглядит убедительнее своей противоположности.
Британский философ Джон Грей, завсегдатай англоязычных интеллектуальных журналов, явно принадлежит к сторонникам последнего, у него всегда наготове ушат ледяной воды для чересчур зарвавшихся апологетов прогресса. Его последняя статья в журнале Lapham's Quarterly написана в том же жанре и посвящена как раз попыткам Запада, пребывающего, по мысли автора, в плену либеральных иллюзий, совладать с обостряющимся ближневосточным кризисом. Когда-то под этим кризисом подразумевали израильско-палестинский конфликт, но теперь его рамки сильно раздвинулись.
Всплески варварства на «нашей» территории вроде последних терактов в Париже и Брюсселе мы, с нашей точки относительного либерального благополучия, воспринимаем как некие рецидивы средневековья. Это бедное средневековье стало пугалом не по заслугам: Крестовые походы были, конечно, не подарок, но резали и грабили тогда в основном вдали от родных очагов. Римляне убили всех мужчин во взбунтовавшемся Коринфе, женщин и детей продали в рабство, а город снесли и перепахали территорию с солью. А уже ближе к нашим благословенным временам в результате Тридцатилетней войны Германия лишилась трети населения. Да и XXвеку есть что показать. Комментируя наш ужас при виде издевательств ИГИЛ над памятниками Пальмиры, Грей напоминает об истреблении тысячелетнего культурного наследия Китая в эпоху маоизма, о сносе пагод и храмов в Камбодже во времена Пол Пота, а также церквей и синагог в России большевиками. Уж к этому ужасу у нас должен быть минимальный иммунитет.
Примерно то же можно сказать о терактах: тут Грей справедливо напоминает о записках Ильича с требованиями дополнительных массовых повешений и расстрелов в назидание немытой массе — при этом цель была сходной с теми, которые преследует ИГИЛ, только инструкции черпали не в Коране, а из практики Французской революции. Методы ВЧК тех лет тоже выдержат сравнение с игиловскими — чего стоит один харьковский «перчаточник», упомянутый в книге Орландо Файджеса «Народная трагедия», следователь, который размачивал у пытаемых кожу на руках, чтобы затем надрезать и снять подобно перчатке. Затопляемые баржи с наугад согнанными классовыми врагами ни в чем не уступят расстрелу в «Батаклане». То есть все поклепы на средневековье здесь в пользу бедных: речь идет о современной группировке, реализующей свои жуткие цели с помощью новейших технологий и методов пропаганды.
Если перейти от этих симптомов испуга к методам борьбы с его источниками, то тут у автора еще меньше добрых слов в наш адрес. Он отмечает, что на обоих флангах политического спектра, как у так называемых неоконсерваторов, так и у прогрессивных либералов, международная повестка дня фактически идентична: установление демократии в странах с деспотическими режимами, с тем чтобы успехи рыночной экономики и расширение сферы гражданских свобод ликвидировали почву для социального протеста, все чаще принимающего форму религиозного фанатизма. Но эти попытки обречены на провал, когда речь идет о государствах, наспех сколоченных из племен, имеющих между собой мало общего, отягченных взаимной подозрительностью и далеких от того, чтобы слиться в нацию, которая является непременным залогом гражданского общества. Один из самых ярких примеров такого провала — Ирак, духовная родина ИГИЛ. Грей напоминает нам слова Гертруды Белл, известного востоковеда и британской колониальной чиновницы, которая была одним из «соавторов» создания современного Ирака и настаивала на том, что власть в стране должна оставаться в руках суннитов, несмотря на то, что они являются меньшинством, — в противном случае мы получим теократическое государство моджахедов, хуже которого не придумаешь. Увы, ее пророчество сбылось, вопреки нашим самым благим намерениям. По мнению Грея, Запад ведет себя как упрямый двоечник, постоянно игнорируя опыт собственных кровавых ошибок, потому что вслед за Ираком он помог свергнуть тирана в Ливии и был готов повторить ту же стратегию в Сирии.
«Вторгнуться в страну, демонтировать ее институты, создать несостоявшееся государство, уйти из возникшего хаоса, а затем вернуться с нескончаемыми кампаниями бомбардировок — идиотизм, у которого мало исторических параллелей. Настаивать на подобном поведении после стольких катастроф — свидетельство чего-то более масштабного, чем идиотизм, как бы велик он ни был. Подобное поведение смахивает на крайнюю степень когнитивного диссонанса — попытки изгнать из памяти вопиющие факты. В своих навязчивых попытках переделать мир в соответствии с идеализированным образом своих собственных обществ западные лидеры отмели чувство реальности».
Джон Грей обвиняет Запад в слепоте, в попытке навязать собственную матрицу обществам, органически неспособным ее принять — как если бы мы упорно обучали кошку собачьему обыкновению приносить назад брошенный мяч или палку. Его критика порой настолько язвительна и остроумна и настолько лишена каких-либо рецептов и советов для корректировки, что начинаешь подозревать его в элементарном злорадстве. Это, может быть, не совсем верно: он прекрасно понимает преимущество либерального общества перед деспотизмом и теократией и явно не намерен менять свое заметное место в западном интеллектуальном истеблишменте на должность какого-нибудь труженика северокорейской пропаганды. Просто он считает либеральную демократию случайным эпизодом в мировой истории, не подлежащим экспорту.
«Либеральная цивилизация — это не формирующийся смысл современного мира, а историческая сингулярность, хрупкая по самой своей природе. Поэтому она заслуживает того, чтобы ее сохранить. Защита этой формы жизни от ИГИЛ заслуживает ясного понимания, что эта джихадистская группировка не является атавистической силой, которая, с небольшой помощью со стороны усиленных бомбардировок, отступит перед лицом модернизации. Если мы хотим устранить эту угрозу, ИГИЛ следует победить и уничтожить».
Вот оно, значит, как. Вот только, критикуя, и во многом справедливо, нынешние методы устранения угрозы, Грей не предлагает своих. Впрочем, их довольно легко вычислить из его критики: очевидно, что вместо бесполезных попыток навязать демократию обществам, которые к ней не готовы, мы должны культивировать дружественных диктаторов, а там, где их легкомысленно пытаются свергнуть, — способствовать воцарению новых, потому что только железная рука диктатора в состоянии удержать такие лоскутные мини-империи от распада и хаоса.
Но в реальном мире этот рецепт не работает, даже если отвлечься от его моральных импликаций. Таким диктаторам обычно приходится настолько крепко держаться за власть, что их смерть почти неизбежно ведет к распаду и гражданскому конфликту — династическое устройство Северной Кореи тут как раз временное исключение, подтверждающее правило. Напоминать ли, что в Югославии никто не свергал Тито, а его смерти ожидали с нехорошим предчувствием, которое вполне себя оправдало?
Более того, диктатор действует по своим правилам, а не по нашим, и сегодняшняя технологическая асимметрия дает ему возможность легко перейти от заискивания перед намного более мощным покровителем к прямому шантажу. До кувейтской авантюры Саддам Хусейн был в фаворе у США, а повелитель голодной и нищей КНДР в скором времени может заполучить баллистические ракеты с ядерными боеголовками, способные угрожать Сан-Франциско и Лос-Анджелесу. И совсем непонятно, как быть с Египтом, который уж никак не лоскутное наследие колониализма — там первоначальные лидеры «арабской весны» явно вдохновлялись либеральными идеалами, но были подмяты наступлением реакции с обоих флангов, а невмешательство США лишь способствовало подозрительности и неприязни со стороны всех участников, победителей и побежденных. Невмешательство — тоже надежный метод заполучить врагов.
Возможно, что либеральная цивилизация — историческая сингулярность, какой она представляется Джону Грею, хотя на самом деле у него нет никакой отмычки для тайн мировой истории. Но даже если это и так, все мы, включая самого Грея, понимаем, какой счастливый билет нам выпал, и вряд ли согласимся просто сидеть и ждать, пока эта полоса везения сама собой не оборвется. Но цивилизация, о которой идет речь, не может довольствоваться простым правилом самосохранения, где все средства хороши, у нее есть комплекс принципов, от которых она не может отступиться и которые постулируют право человека на автономию, равенство перед лицом государства и волю распоряжаться своим имуществом и жизнью по собственному усмотрению. В соответствии с этим парадоксальным устройством, жертвуя фундаментальными принципами ради самосохранения, мы на самом деле теряем именно то, что пытаемся сохранить. В силу этих принципов многим из нас все-таки небезразлична гибель тысяч в водной пучине — тех, кто хочет жить как мы. Жертвы Крестовых походов или Тридцатилетней войны не могли рассчитывать на первые полосы газет и заглавные теленовости. И сам факт нашего небезразличия — свидетельство того, что наше общество, может быть, не просто сингулярность в истории, внутри которой мы в состоянии лишь оттянуть неизбежный финал, а обещание будущего.
Легко упрекать, что нынешний поток беженцев, равно как и взрывы в Париже и Брюсселе, вызван как раз тем, что критикует Грей, неуклюжим вмешательством в жизненный уклад неблагополучных государств, одним из последствий которого стал ИГИЛ. Но в век глобализации двери уже не захлопнешь — даже если мы полностью уйдем с Ближнего Востока, Ближний Восток непременно заявится к нам, да и Африка тоже. И если Джон Грей полагает, что живая собака лучше мертвого льва, лев, покуда он жив, вправе не соглашаться.
