10.02.2016

Дэвид Шмитц Вообража­емое убийство

Как поступать правильно? Прагматика и здравый смысл не могут подсказать ответ в отсутствие нравственных суждений, а утилитарная этика не работает, когда нет жестких моральных принципов. Знакомство с философскими экспериментами не поможет всегда принимать правильные решения, но зато подскажет, когда наступил момент вспомнить о принципах и принять такое решение, а это уже полдела. Именно этим важна моральная философия, — не только в частной жизни, но и в политике. Философ Дэвид Шмитц прочитал первую лекцию в нашем цикле «Возвращение этики».

***

Спасибо за приглашение выступить здесь и спасибо всем тем, кто пришел. Выступать здесь большая честь для меня, и я думаю, что не ошибусь, сказав, что это один из главных моментов в моей карьере. Мысль об этом может даже немного испугать, впрочем, и у вас сейчас такой момент в истории, когда есть от чего напугаться.

Для начала я покажу вам хорошо знакомую схему московского метро. Москва, как мы все понимаем, выглядит совсем иначе. Эта схема — абстракция, упрощение, которое почти ничего не принимает в расчет: ни деталей, ни того, ни облика города, ни масштаба. Создатели этой схемы проигнорировали почти все, что мы знаем про Москву, так что, казалось бы, серьезные люди не должны были бы пользоваться ей. Однако этого не происходит. Эта схема далека от реалистичности, но тем не менее серьезные люди охотно ей пользуются. Она помогает не потеряться, а это именно то, в чем заинтересованы люди. Аналогичным образом устроена и моральная философия. Она не может вместить в себя всю информацию о реальности, но она помогает не потеряться.

Есть несколько способов разделить философию на разные дисциплины, но обычное деление подразумевает, что философия состоит из трех. Главная из них — метафизика, которая изучает реальность, фундаментальную природу того, что в реальности существует. Вторая дисциплина — эпистемология; она изучает знание; как мы можем понять, что что-то на самом деле существует. Наконец, третья дисциплина — это этика. Если что-то существует в реальности, и вы понимаете, что знаете это твердо, то этика — это дисциплина, которая говорит вам о том, что со всем этим делать. Саму этику можно в свою очередь разделить на две дисциплины, но мы к этому вернемся чуть позже.

Для того чтобы этика могла существовать, чтобы она имела смысл, должны выполняться три условия, должны существовать три вещи, которые и лежат в основе всех моральных дилемм. Во-первых, мы должны быть рациональными существами в контакте с реальностью, не безумцами, не психопатами. Во-вторых, важно, что наше понимание реальности определяет наши поступки. В-третьих, мы можем выбирать, как нам поступать, и наши поступки могут иметь значение, служить определенной цели.

Теперь, возвращаясь к этике, нужно сказать, что этика поднимает два блока вопросов. Первый касается конечных целей: какую жизнь можно назвать хорошей? Ради чего стоит жить? Какие ценности нужно считать хорошими? Второй блок вопросов про то, что делает поступки правильными, как понять, что такие вещи правильно делать. Слова «хорошо» и «правильно» лучше всего передают разницу между двумя блоками вопросов. «Хорошими» мы можем назвать цели и результаты, «правильными» мы можем назвать поступки.

На вопрос, какие поступки считать правильными, есть два типа ответов. Один вариант ответа на этот вопрос звучит так: правильный поступок — это поступок, который производит благо. Из этого исходит ряд консеквенциалистских и утилитаристских теорий. Правильный поступок производит, увеличивает или приумножает благо. Второй тип ответов относится к деонтологическим (этого слова нет в обычном английском языке, и я думаю, что и в обычном русском тоже), или кантианским, теориям. Первые теории говорят: «Делай максимум возможного», вторые говорят: «Просто соблюдайте моральный закон, уважайте благо». Какая из теорий верна? Тут нет однозначного ответа.

Согласно утилитаристским теориям, этика неотрывно связана с целями и последствиями. Деонтологические теории, напротив, проблематизируют правила, ограничения, заповеди и т. д. Хотя это, конечно, очень сильное упрощение.

Утилитаристская моральная теория во многих отношениях похожа на экономику, которая, конечно, занимается не моральными дилеммами, а проблемами рационального выбора. Но при этом очень интересно, насколько сильно в них совпадает логика. В хорошей экономической задаче, связанной с рациональным выбором, часто просят найти способ максимизировать полезность при определенных ограничениях, например, бюджетных. Скажем, найти лучший способ потратить миллион рублей.

Деньги, кстати, не единственное ограничение; часто в качестве ограничения выступает время — например, сколько часов, дней или недель я должен тратить на поиски квартиры, если хочу купить квартиру, или автомобиля. В этом случае я могу сказать — если прикинуть продолжительность жизни, то у меня еще есть в запасе 25 лет, то есть я могу еще 25 лет искать квартиру или машину. Но если я так и поступлю, это же будет нерационально! Или, например, если я еду играть в Лас-Вегас, то сколько денег могу потратить? Теоретически я могу взять все свои пенсионные накопления и купить на них фишек. Что вы в таком случае обо мне скажете? Скажете, что я сошел с ума.

Для того чтобы оставаться рациональным человеком, я должен накладывать на себя ограничения. Я должен делать выбор. Так что, садясь за покерный стол в казино, я не буду ставить все сбережения, наоборот, попрошу жену забрать у меня кредитку и ни в коем случае не возвращать мне ее. Чтобы быть рациональным, я сам накладываю на себя ограничения.

Про моральные ограничения часто говорят, что они непрактичны, нереалистичны, что не всегда понятно, как их принимать в расчет. Вы можете подумать: «Если я рационален и не хочу, чтобы люди, с которыми я работаю, подумали, что я вор или лжец, то что я могу сделать?» Один из ответов — не врать и не воровать. Это, конечно, ничего не гарантирует, но это один из вариантов поведения. Я пока не говорю, что так поступать морально. Можно сказать, что я пытаюсь понять, чего от меня хотят другие люди.

Вы хотите, чтобы я это сделал? Отлично, я могу это сделать, например, я вас даже не знаю, но вы хотите, чтобы я отвез вас на моей машине в аэропорт. Зачем мне это делать? Если вы платите мне пару сотен рублей, то я согласен. Почему я так делаю? Потому что я высокоморальный человек? На определенном этапе мы будем вынуждены с этим согласиться: если это выглядит как мораль, то это, может быть, и в самом деле мораль. В какой-то момент мы можем сказать, что все те люди, которые называют себя таксистами, на самом деле помогают людям, они делают так, что незнакомые им люди попадают туда, куда им нужно. Это действительно производит впечатление. Это и правда имеет отношение к нравственности.

Возможно, это даже похоже на определенную форму нравственности, потому что определяет, какие ограничения вы на себя налагаете. Вы говорите: «Я хочу, чтобы мои дети пошли в университет. Университет — это хорошо». Буду ли я для этого красть деньги у своего босса? Не уверен. Не думаю, что мои дети испытают гордость, когда откроют газету и прочтут, что меня посадили в тюрьму за кражу. Даже если они поступят в университет, они не будут этим гордиться. Одним словом, любая сформулированная теория рациональности или нравственности признает, что в ее основе лежит проблема ограничений.

Воображаемое убийство

Теперь давайте поговорим о примере, который последние 40–50 лет все время обсуждают моральные философы. Представьте себе, что по рельсам едет вагонетка, и, если никто ее не остановит, скоро она переедет пятерых людей. Вы можете перевести железнодорожную стрелку, и вагонетка уедет на запасной путь, а вы спасете пять жизней. Есть, впрочем, проблема: на запасном пути тоже есть человек. Чтобы спасти пятерых, вы убьете одного. Вы готовы на это? Поднимите руки, если вы готовы переключить стрелку. А если вы ни за что так не поступите? Хм, у нас где-то в пять раз больше людей, которые переведут стрелку. И многие из вас не сделали никакого выбора.

Много лет назад я рассказывал об этой проблеме небольшой группе философов с постсоветского пространства, из разных стран. Я им задал ту же задачку и спросил, как бы они поступили. Поднимите руки, сказал я. Они сказали: «Нам надо подумать». Я сначала решил, что дело в переводе, но в конце концов они просто отказались делать выбор. Они сказали мне: «Мы это уже проходили. Всю нашу жизнь нас учили, что надо пожертвовать немногими ради блага всех. Всю жизнь нам твердили, что нельзя иначе. Но это была ложь. Всегда можно иначе». Что такое справедливость? Это уважение к человеческой отдельности. Когда кто-то призывает пожертвовать немногими ради блага большинства, справедливость — это поиск иного пути.

Но вернемся к нашим экспериментам. Арифметика останется такой же, но обстоятельства немного изменятся. Теперь вы — хирург в госпитале, и у вас в операционных умирают пять человек, которым нужны донорские органы. Кому-то нужна почка, кому-то — сердце, кому-то печень. И вдруг в вашу больницу заходит почтальон. Я сам пять лет работал почтальоном перед колледжем, так что пусть это будет почтальон. Он заходит и кричит: «Специальная доставка!» Вы смотрите на него — он тоже ваш пациент — и говорите себе: «Ага, подходящая группа крови, пышет здоровьем, он же идеальный донор для всех моих пациентов». Можно спасти пять человек, пожертвовав одним, — как и в прошлый раз. Я опять попрошу вас поднять руки. Кто из вас готов убить почтальона? Я рассказал вам про свою карьеру не для того, чтобы вы его жалели. А кто из вас не готов принести его в жертву? А кто не определился? В этот раз расклад совсем другой; почти никто не готов пожертвовать почтальоном. А в прошлый раз, напомню, большинство из вас были готовы перевести стрелку.

С точки зрения утилитариста, эти задачи друг от друга ничем не отличаются: цифры одни и те же. Но несмотря на это, мы получили на них два совершенно разных ответа. Вероятно, цифры – это не все, что имеет для нас значение. Что же в таком случае? На самом деле и утилитаристы признают, что цифры — это не главное. Еще один важный аспект проблемы проявляется в примере с госпиталем, но не в примере с вагонеткой. Давайте поговорим о нем.

Представьте, что вы разрабатываете систему законов для своего общества. Скорее всего, вы захотите, чтобы в вашем обществе убийств было поменьше. Вы же хотите, чтобы ваша правовая система не поощряла убийства? Не бойтесь, в этом вопросе нет никакого подвоха; конечно, вы этого хотите. А теперь вопрос. Почему в таком случае не издать закон, который велел бы всем жителям минимизировать число убийств? Ведь главный смысл существования вашей системы законов, ну или один из самых главных, – это минимизировать число убийств. Почему в таком случае никто и никогда не записывает это прямо в законе?

Скорее всего, потому, что есть лучшая альтернатива. Достаточно просто сделать убийство преступлением. Вы же понимаете, что смысл закона не в том, чтобы сообщить людям, какие мы ставим перед собой цели. Смысл в том, чтобы сказать: вот линия, за которую лучше не заступать. И эта линия окружает вашего соседа и его собственность. Закон говорит: не пересекайте ее, уважайте людей. Закон стоит на страже добра, требуя от граждан уважать его, а не максимизировать. Институты, которые работают, не пытаются достичь всех целей одновременно.

Почему так? Если уж мы, люди, такие хрупкие создания, неудивительно, что мы стали политическими животными. Мы социальны, мы живем в сообществах, у нас есть соседи, нас окружают друзья и родные, люди, которым мы доверяем. Доверие — это самое важное свойство человеческого общества, оно может существовать лишь постольку, поскольку в нем есть доверие. Например, больница может лечить людей только постольку, поскольку люди доверяют врачам. В частности, почтовые служащие.

Что будет, если врач пустит почтальона — или, скажем, курьера DHL— на органы? В какой-то момент в больницу перестанут доставлять посылки. А потом пойдут слухи, и люди перестанут появляться в окрестностях больниц, по меньшей мере, здоровые люди. У вас начнется жуткая мигрень, вы пойдете к врачу, он вас осмотрит и скажет: «Вы совершенно здоровы». «Совершенно здоров?! Сколько в таком случае мне осталось жить?» Мы все понимаем, что так не может работать никакой бизнес, не может работать госпиталь, не может работать общество. В обществе мораль служит обеспечителем доверия. Почему вы хотите быть частью того или иного общества? Потому что там к людям относятся так, как будто у них есть права.

Зачем это нужно?

Ключ к морали нельзя сформулировать в одной фразе и даже профессиональном кодексе поведения. Мои студенты в бизнес-школе говорят мне: «Дайте нам кодекс или свод заповедей, который надо соблюдать, чтобы не навлечь на себя неприятности и не испортить репутацию». Но это невозможно. Точно так же, как невозможно найти алгоритм игры в шахматы, который гарантировано приводит к победе. Люди думают, что мораль — это такой алгоритм, но алгоритма нет даже в шахматах, а мораль много, много сложнее шахмат, их невозможно даже сравнить.

Если моральная философия не может дать инструкции по выживанию, то зачем она нужна? Она может дать представление о некоторых важных принципах и научить задавать важные вопросы. Она помогает сопротивляться социальному давлению и не идти на компромиссы, когда идти на них нельзя. Большинство людей губит не жадность, а социальное давление. Мы все смотрим вокруг, пытаясь угадать, чего от нас ждут, — иногда от нас ждут совсем не того, что стоило бы делать. Каждая такая ситуация — это эксперимент. И моральная философия учит понимать, когда вы становитесь частью эксперимента. Она не дает вам заранее верного ответа, как поступить, но учит понимать, когда вы проходите тест. Этого часто достаточно, чтобы его не провалить.

Нравственность — не жертва, люди следуют ей для собственного блага. Это понимал и Адам Смит, великий экономист и моральный философ. Люди, заметил он, стремятся к уважению со стороны окружающих, они хотят, чтобы ими восхищались, это большая для них мотивация. Так уж устроены политические животные: они не могут игнорировать отношение окружающих. Никто не может сказать: «Я человек практического склада, мне нет до этого дела»; каждый беспокоится о том, что о нем думают вокруг.

Это важно, чтобы вас уважали, но даже это не главный приз. Главный приз — это чтобы вас уважали по достойной причине, и чтобы вы знали, что причина, по которой вас уважают, достойна. Неплохо, конечно, надеть лицемерную маску и обманом заставить людей уважать себя. Но в сто раз лучше, если они уважают вас за настоящее ваше поведение, если вас поняли и оценили за то, кто вы есть. Люди смотрят на вас, понимают, кто вы, и уважают вас — что может быть лучше!

На самом деле бывает еще лучше. Есть самый главный приз. Самый главный приз — это посмотреть в зеркало, зная, что тебе нечего скрывать. Может быть, кто-то тебя не любит, критикует, несправедлив к тебе, но ты все равно отправляешься спать, зная, что тебе нечего прятать и ты невиновен. Это ощущение нельзя ничем заменить. Можно быть честным с людьми и самим собой, не придумывать историй, не изобретать извинений, не притворяться тем, кем ты не являешься. Вот такая жизнь стоит того, чтобы ее прожить. В этом и состоит реалистичный идеал.

Спасибо. Теперь перейдем к вопросам.