Авторититарной власти во всем мире свойственны постоянно сменяющиеся увлечения «позитивным мировым опытом» модернизации — это то, что довольно достоверно отличает авторитарные режимы от тоталитарных проектов, блестяще замкнутых исключительно в своей внутренней повестке. Умерший в марте 2015 года основатель Сингапура Ли Куан Ю был именно таким российским увлечением с первой половины прошлого десятилетия: кажется, первым в Москву мысль о возможности «нелиберальной модернизации» по модели Сингапура принес в правительство Герман Греф, руководивший Минэкономики. Увлечение Сингапуром и Ли Куан Ю сейчас уже старомодно: авторитаризм — ветреный поклонник, во властных структурах России с тех пор уже успели переболеть в легкой форме и Венесуэлой, и Гонконгом, и Вьетнамом, и Аргентиной, и до сих пор болеют Венгрией и Южной Кореей.
Впрочем, это поверхностные увлечения, что-то вроде насморка — а даже рецидивы увлечения Ли Куан Ю и его делом крайне болезненны; официальная точка зрения на историю Сингапура отдает своеобразным расизмом — России следовало бы идти по этому пути, но русские, увы, не китайцы, нет ни почитания старших, ни конфуцианской морали, ни соответствующей генетической памяти (тут делается неопределенный жест — ну, вы понимаете, всякий, кто жил в обществе, пораженном предрассудками расизма, легко воспроизведет этот жест). Ли Куан Ю и его окружение, насколько я могу судить, относились к этой всегда неловкой дружбе с русскими с некоторым смущением, многочисленные встречи и переговоры с представителями российского правительства всегда выглядели чуть более формально и подчеркнуто протокольно, чем можно было ожидать, и выходы за рамки протокола всегда встречались с подчеркнутым, демонстративным радушием.
Думаю, все дело в том, насколько ясно в Сингапуре понимали дискредитирующий Ли Куан Ю характер дружбы с Россией.
Во всяком случае, «министр-наставник» Сингапура, привыкший, как и многие авторитарные правители этого типа, к экстравертной, демонстративной прямоте, десятки раз безапелляционно сообщал вечно что-то по другим причинам недопонимающим русским коллегам: у вас так не выйдет, вряд ли вы будете в состоянии отправить за решетку трех лучших друзей-коррупционеров.
Русские не обижались, как не обижаются на врача-венеролога, к тому же, Сингапур неплохо, хотя и немасштабно, торговал в регионе русскими нефтепродуктами, без западных предрассудков и без того, что в России считается китайским цинизмом, доброжелательно рассматривал возможность участия во внутрироссийских инвестпроектах. Однако все эти переговоры с Сингапуром всегда были для двух сторон специфически некомфортны. Так, видимо, чувствуют себя при встрече два школьных учителя, в молодости знакомых друг другу в качестве клиентов одного дома терпимости.
Меня, в сущности, всегда мало интересовало в Сингапуре наследие Ли Куан Ю. Когда я впервые очутился в этом городе в 2005 году, Ли Куан Ю уже совершенно отошел от дел, оставаясь фигурой скорее церемониальной, чем содержательной. В силу его преклонного возраста и особенностей созданного им за четыре десятилетия политического режима дискуссии о том, в чем, собственно, состоит «сингапурское чудо», скажем мягко, не поощрялись ни в России, ни в Сингапуре — как и обсуждение механики политической машины Ли Куан Ю. Но Сингапур и без него был и остается совершеннейшим чудом.
Забегая вперед, скажу, что дело Ли Куан Ю, видимо, умерло за несколько лет до смерти его создателя — во всяком случае, в 2014 году ощущение того, что того Сингапура, который изумлял меня десятилетием назад, больше нет, было столь отчетливым, что я улетал из аэропорта Чанги с видимым облегчением. Необычный и всегда предсказуемый, душный и великолепный, город на глазах превращался во что-то совсем новое. На эту стройку можно было бы посмотреть потом, но на стройплощадке, а тем более вынужденной стройплощадке, неинтересно. Это и буквально проблема перестройки ландшафта — просто ставший другим по содержанию индийско-арабский квартал, и какие-то удивительно неприятные недостроенные небоскребы напротив отеля Raffles, и абсолютно инородный Сингапуру прошлых десятилетий менгир отеля-казино Sands. Сингапур, в который меня тянуло столько лет, никогда бы не позволил построить у себя ничего такого. Не в том дело, что это было бы современно — это была бы совсем не та современность, которую мог бы одобрить Ли Куан Ю, а, значит, у нее не было шансов в Сингапуре.
Сейчас увлечение Ли Куан Ю и его идеями в России уже невозможно: элиты в Сингапур, за исключением разве что власти Татарстана, давно наигрались, оппозиция видит в сингапурских друзьях Кремля того ж поля ягоды, для массового сторонника власти в России китаец Ли Куан Ю слишком западник и слишком акцентирован на публичной честности (современная русская политическая культура считает честность исключительно ценностью во внутреннем круге, быть честным с чужими в этой системе взглядов просто недопустимо). Наконец, для умеренно лояльного и умеренно скептичного большинства населения России Ли Куан Ю, возможно, и был бы, переведи его на российский политический язык, тем, чего хотят от российской власти — и этом оно, видимо, добросовестно заблуждается.
Я далек от мысли предпринять такую попытку перевода. Мои посильные (и, увы, недостаточные) соображения о том, чем был Сингапур Ю, я привожу здесь по другим причинам.
В первую очередь, Сингапур интересен мне как один из ряда китайских мегаполисов, в XIX–XX веках развивавшихся по своему собственному, отличному от большей части континентального Китая.
В том же ряду Гонконг, Макао, Шанхай. Поскольку Китай в XXI веке неизменно будет дополнять окружающую нас реальность собственным контентом в гораздо большей, чем ранее, степени, Сингапур — ценный для всего мира эксперимент, позволяющий хоть в какой-то степени предполагать, как живет модернизированное китайское общество, избавленное от необходимости строить коммунизм. Увы, у России нет такого культурного эксклава после 1930-х, когда таковым в какой-то степени мог считаться послереволюционный эмигрантский Харбин.
Второе соображение — в большей степени прагматическое: со многих точек зрения результат экономического развития Сингапура — признанный экономический успех, и успех, достигнутый нетрадиционными для либеральной демократии путями, а в силу «лабораторности» этого общества интересно оценить реальную плату, которой оплачен этот успех. Наконец, есть и чисто российское измерение в этом деле. Я не думаю, что вполне добросовестный интерес и Ли Куан Ю, и его наследников в Сингапуре к России в середине первого десятилетия этого века был чисто финансовым — напротив, думаю, им было крайне важно видеть в гораздо более ярком и, если хотите, голом виде те неочевидные проблемы, которые может порождать следование авторитарного режима «сингапурским путем». Команду Владимира Путина разочаровавшиеся либералы семь-восемь лет назад любили упрекать в том, что ей просто не хватило духу и совести на реформы, которые оказались по силам команде Ли Куан Ю. Я же полагаю, что именно Ли Куан Ю лучше других понимал и справедливость, и несправедливость этих обличений: многие успехи России последних 15 лет, как и большая часть ее проблем, вызваны как раз тем, что сингапурским путем Россия как раз шла довольно последовательно. В общем, в китайское зеркало интересно смотреть — в нем видно и то, что в России напрасно считают просчетами и неудачами режима, и то, чем в России гордятся как своим историческим достоянием, не видя в этих свершениях причину своих же проблем.
Для незнакомых с тем, что такое опыт Сингапура, достаточно будет описать его в терминах российской политической пропаганды последних лет. В первую очередь, Ли Куан Ю построением жесткой де-факто однопартийной системы избавил Сингапур от коммунистической угрозы и со стороны местных коммунистов, и со стороны активных в 1950-1960 годы коммунистов соседней Малайзии: с ней Сингапур входил в состав одного колониального владения Великобритании. Ли Куан Ю удалось достаточно легко ликвидировать несправедливости колониальных порядков в городе, одновременно фактически заставив Великобританию дать военные гарантии независимости города-государства. Сингапур при этом успешно и чисто полицейскими мерами победил в городе все в немалом количестве формировавшиеся экстремистские группировки, в том числе этническую преступность и политических радикалов, при этом одновременно сократив иностранное влияние на население города.
Суверенная демократия Ли Куан Ю создавалась как сочетание элементов патерналистических и социал-демократических — в значительно большей степени, чем в Западной Европе того же времени.
Но экономической идеологией режима всегда были право собственности, свобода предпринимательства и свободный рынок. Национальные проблемы в Сингапуре, этнически преимущественно китайском городе, не были отданы на откуп демократии: межнациональные мир и равенство насаждались подчеркнуто жестко, хотя культурная роль китайцев никем не отрицалась, а британское наследие никем не репрессировалось и даже культивировалось (с этим вышел даже перебор — в 1980-х Сингапуру, немного даже переборщившему с насаждением английского языка как общей ценности, пришлось запускать контрпрограмму охраны статуса китайского). Эмиграция и трудовая миграция в городе всегда строго регулировались. Пресса в Сингапуре была поставлена в жесткие рамки, не позволяющие атаковать традиционные ценности сингапурского общества. Сингапур осуществил в той мере, в какой это было возможно, программу индустриализации, освоив в 1970-х производство электроники и промышленных компонентов, с 1990-х освоивших и нефтехимию, а с 2000-х — фармацевтику. Ли Куан Ю сумел создать в Сингапуре ранее не существовавший там, в отличие от Гонконга, настоящий международный финансовый центр. Наконец, для города-государства с населением в несколько миллионов человек все это было сделано при какой-то даже демонстративной свободе в отношении с крупными мировыми игроками — Сингапур никогда не считался «марионеткой» Запада в отношениях с Востоком, он всегда играл самостоятельную роль в мировых отношениях.
Добавьте к этому увеличение ВВП на душу населения с уровней, характерных для богатых стран третьего мира, к мировым рекордам, сверхнизкую безработицу и низкую преступность, почти отсутствующую коррупцию (и все это с совершенно российским уровнем социального расслоения), господдержку инноваций и крайне неплохое образование, качественную медицину и госрегулирование рынка жилой недвижимости, подчеркнутую экологичность, господдержку культуры и спорта — и все это на тропическом острове почти на экваторе, которому сам Бог велел быть маркесовским болотом во главе с каким-нибудь генерал-интендантом. В общем, вы поняли, что заставляет вздыхать и прятать глаза любого русского чиновника в Сингапуре.
Ведь они думают, что все дело в коррупции. Мало того, они вообще не верят в то, что все дело может быть не в коррупции или не только в коррупции.
И в этом они солидарны с миллионами сограждан, что-либо слышавших о Сингапуре. Ли Куан Ю для них — это лучшая из возможных версий Иосифа Сталина, это необходимый и достаточный порядок, это правоконсервативная идея, показавшая, что она и только она приводит к процветанию — даже Азию, даже каких-то Богом забытых китайцев эта отеческая жесткость в сочетании с правильными идеями приводит туда, куда всем бы нам надо.
Рябого поминают в этом случае зря, Ли Куан Ю был похож на Сталина разве что некоторыми симпатичными (по крайней мере внешне) чертами характера, лишь подчеркиваемыми авторитарными чертами политического режима. Дополнить эту картину можно специфическим и не обязательно присущим всякому авторитарному режиму, но всегда распространенным при тоталитаризме специфически садистской стилистикой исполнения властных полномочий силовыми структурами. О природе этого много и полезно для нас писали французские левые в 1960–1970 годов, в первую очередь Мишель Фуко. Скажу лишь, что телесные наказания в Сингапуре выглядят не столько частью китайской традиции и тем более не заимствованиями из старой доброй Англии, а довольно органичной частью политической практики — наряду с судебными репрессиями в отношении любой оппозиции (в последние годы, видимо, это уходящая практика), столь же репрессивной принудительной чистотой, в целом чуть необычным и порой раздражающим желанием властей Сингапура навязывать подопечным гражданские добродетели. Впрочем, обычного в этих конструкциях государственного лицемерия в Сингапуре не так много, как можно было бы ожидать. В любом случае, отсутствие крупномасштабной верховой коррупции — по всей видимости, поиски местной оппозицией состояний, нажитых верхушкой местной элиты, почти не увенчались успехом, пара десятков миллионов долларов за три-четыре десятилетия на всех вызвала бы на Рублевке недоумение и даже благоговение. Эти сингапурцы — практически святые люди! В общем, Салтыкову-Щедрину в Сингапуре не о чем было бы писать свои сказки — ведь это история города Умнова.
Самым поразительным в Сингапуре для меня всегда было то, чего и ожидать невозможно — неуловимое сходство с Москвой. Два города — товарищи по несчастью: здесь не приживается архитектура, хотя современная архитектура — это то, на чем буквально помешана местная интеллектуальная элита, и это практически анекдот. Призывали в этот город буквально всех. Есть даже шедевры — например, местный оперный театр, именуемый жителями почти всегда «Мушиные глазки»: это пугающее здание, призванное в замысле конкурировать с оперным театром Сиднея, действительно напоминает два огромных фасеточных глаза обыкновенной мухи. Но о вкусах спорить бессмысленно, тогда как архитектурная несуразность и малоценность города, созданного Ли Куан Ю — общее место во всех описаниях критиков. Мало того, Сингапур вообще выглядит городом только там, где его не строили как город, где он рос сам — продуманность и удобство городской среды Сингапура просто изумительно бесполезно, поскольку там, где задуман прекрасный город, людей, как правило, нет. Жизнь в Сингапуре прекрасна там, где неудобно жить, где ее специально не выращивали, где она выросла сама или существовала еще при англичанах.
При этом жилые кварталы Сингапура — это совершенно отдельный кошмар. С одной стороны, город буквально наводнен жилыми строениями для всех классов общества, не исключая и богатых. Однако местный архитектурный стиль безошибочно узнается как «Дон-Строй».
Нельзя сказать, что в этих ансамблях не то. Они сами — не те.
Казалось бы, ну и что, бывают на свете города блеклые, без изюминки, да и в тропиках не очень-то она и нужна, ее заменяет лучшая на свете зелень (это и впрямь так). Но при ближайшем рассмотрении все эти легкие «культурные дефекты» Сингапура, с которыми борются со звериной серьезностью. Так, оперный театр с удовольствием импортирует музыкантов из России и Украины в товарных количествах (звезды также ездят, но мне не доводилось встречать сообщений о каких-то громких музыкальных событиях в Сингапуре). Говорят, в городе есть кинематограф. Впрочем, в отличие от гонконгского и шанхайского, о нем мало кто что слышал. Государство в Сингапуре уделяет особое внимание дизайну, и в городе действительно работает очень много дизайнеров, средний уровень оформления чего угодно весьма высок даже по меркам первого мира (Сингапур, повторюсь, крайне богат). Но кроме комфорта они мало что могут. Сингапурских писателей, художников, ученых откровенно мало: они в городе отчего-то просто не удерживаются.
Можно предположить, что городу наплевать на эстетику и он занят бизнесом. Отчасти это так и есть. Впрочем, Сингапур известен в основном как государственный инвестор за пределами страны и как крупный порт. В последние пятнадцать лет правительство города реализовывало гораздо более масштабную, чем российская, программу поддержки инноваций, построило несколько выдающихся даже по мировым меркам технопарков и инновационных кластеров. Фармацевтический кластер даже стал модным в мировой индустрии, все крупные игроки на этом рынке воспользовались сингапурским гостеприимством. Впрочем, сказать, что Ли Куан Ю вырастил в городе развитой фармсектор, тоже значит погрешить перед истиной — все это выглядит, как и в России вечно многообещающе и солидно, хотя и не так быстро замещается в памяти народной новой многообещающей идеей и даже успевает показать не слишком большие прибыли. Финансовый сектор Сингапура остается, по существу, главным «кормильцем» города-государства. Но нет ни какой-то видимой и обсуждаемой экспансии финансово-банковского сектора Сингапура за пределы собственных квадратных километров, ни инновационного сервиса, ни каких-то инновационных финансовых продуктов. Как финансовый центр Сингапур крайне надежен, но это, в общем, и все: ищущий чего-нибудь выдающегося всегда найдет его за пределами Сингапура.
При этом, конечно, именно сингапурский бизнес показывает лучше всего, что общего между государством Ли Куан Ю и государством Владимира Путина. По разным причинам, разными способами, но в почти одинаковой форме государство в Сингапуре и России строится как предприятие и рассматривается как хозяйственное общество. До определенного времени в Сингапуре британское наследие, а в России, как ни странно, советское, мешало окончательной «корпоративизации государства», не позволяло подчинять статистическим целям интересы людей, всегда сводящих все к деньгам совершенно иными способом, нежели на это способна бюрократия. Именно в Сингапуре можно было до последнего времени понять, в какой степени предпринимательство — это творчество, а не хозяйствование: этой свободы творчества не могло позволить себе ни одно правительство Сингапура. Что уж говорить о России: то, что государство конкурирует с предпринимателем на уровне базовых ценностей, на уровне мировоззрения, на уровне генетики, чиновничество понимает спинным мозгом. А тем более в ситуации, когда предпринимательский инстинкт чиновника (не обязательно коррупционно оформленный, в Сингапуре показано, что это не аксиома) сталкивается с конкуренцией.
Городу Ли Куан Ю, несмотря на всю его уникальность (которая и двигала его развитием десятилетиями), в итоге всегда не хватало именно текущей, бытовой, мелкой уникальности.
Той самой, которая бьет через край и в Гонконге, и в Шанхае, и на Тайване, да и в десятке континентальных китайских городов. В этом супе в сравнении с другими всегда не хватало соли — и добавить ее в Сингапур при Ли Куан Ю, видимо, было просто невозможно. В историю Ю, вероятно, войдет как создатель общества, в котором лишены все основные общественные проблемы — но потерпевший фиаско в решении главной задачи, построения общества, которому было бы интересно развивать себя самостоятельно, без воли мудрого Отца и Руководителя. Без всякого сомнения, Сингапур изменится в течение ближайшего десятилетия, и при этом совершенно необязательно станет богаче, красивее или технологичнее. Понятно одно — он может стать или одним из самых интересных мест в Азии, реализовав творческую энергию, буквально задавленную в последние десятилетия соображениями приличий, консерватизма, да и просто безопасности перед лицом военной угрозы (и это была, в отличие от России, совершенно неиллюзорная угроза: полагаю, что Ли Куан Ю просто не мог позволить коррупции существовать в Сингапуре именно в силу военных угроз, а не из-за природного к ней отвращения), или быстро деградирует до чего-то богатого, но уже окончательно неинтересного и незначимого.
Но посмотрите, как далеко Россия, если отбросить предрассудки и умерить на время оппозиционную риторику, на самом деле продвинулась по пути Сингапура! Если полагать, что движение это — исключительно тяга к богатству, к деньгам, к материальным благам, то у нас еще есть шансы повторить все, что сделал Ли Куан Ю. Для этого действительно достаточно посадить трех лучших друзей.
Но этого просто мало для того, чтобы уважать себя не только за состояние банковского счета.
