Всю неделю главной темой обсуждения в соцсетях был Путин, точнее, его отсутствие. Версии выдвигались самые разные: умер, болеет, арестован, принимает роды в Швейцарии. После нескольких дней бурных дискуссий стали раздаваться и другие голоса. Все больше людей пишут о том, что такое пристальное внимание к скромной персоне президента — явление неестественное и стыдное. Показатель того, насколько преклоняются россияне перед властью, насколько рабская у них психология, и т.д., и т. п.
На первый взгляд эти обвинения кажутся справедливыми, но чем больше в них вдумываешься, тем меньше в них убедительности. Даже в устойчивом демократическом обществе, где от главы исполнительной власти зависит не так уж и много, исчезновение президента вызвало бы бурный интерес. Что уж говорить о государстве, в котором смерть или смещение первого лица может привести к демонтажу политической системы. Так что ничего стыдного в обсуждении пропажи Путина нет.
Обличающий перст в сторону безвольных недовольных, надеющихся не на себя, а на старуху с косой, тоже выглядит несколько нарочито. Когда рейтинг лидера — 86%, а половина из оставшихся 14%, возможно, не одобряет его за излишнюю мягкость, когда на демонстрации в 15-миллионном городе выходит по самым смелым оценкам 200 тысяч человек, когда лидеры оппозиции находятся под арестом или на кладбище, человеку, очень недовольному властью, вполне логично надеяться на судьбу.
Так что ширящиеся слухи как раз свидетельствуют об адекватности россиян и их интересу к происходящему. Вот если бы потери президента никто не заметил, это стало бы признаком отрыва от реальности и нездоровой апатии.
В том, что россияне всю неделю задавались вопросом «Что случилось?», ничего странного нет. Странно другое: за эту неделю никто, кажется, ни разу не задался вопросом «Что делать?».
Знаете, что объединяет демократию, партократию, теократию и монархию? Во всех четырех процедура передачи власти четко регламентирована как в обычных, так и в чрезвычайных обстоятельствах. В демократиях власть передается в результате выборов, а если первое лицо умирает, то управление страной временно переходит ко второму. В монархии власть передается наследнику, а если род прерывается, аристократия выбирает нового суверена. В партократиях и теократиях чрезвычайных ситуаций не бывает — нового главу государства выбирает из своих рядов верхушка руководящей страной организации, как бы она ни называлась: «политбюро», «конклав» или «маджлис-е хебреган».
Системы, в которых выборы проходят регулярно, через стандартные промежутки времени (это не только демократии, но и, например, КНР), наименее подвержены шоку при смене главы государства. Мало подвержены ему и монархии, в которых четко и ясно определен порядок престолонаследия, — особенно такие, где наследника объявляют еще при жизни правителя. Системы, в которых глава государства правит пожизненно, — монархии с запутанным порядком престолонаследия и большинство парто- и теократий, — чуть менее устойчивы. От смерти старого правителя до назначения нового в них проходит как минимум пара дней, в течение которых исполнительная власть в государстве по сути не принадлежит никому. Но это короткий период, и подданные таких режимов знают, что ситуация в принципе контролируется.
Существуют, однако, два вида режимов, в которых порядок смены правителя не определен вообще. Просто потому, что правители не хотят задумываться о том, кто и как их будет сменять. Эти режимы — диктатура и хунта.
Когда диктатор или глава хунты умирает (или когда его отстраняют от власти соратники либо подчиненные), в стране наступает неопределенность. У государства больше нет лидера; за этот пост начинается яростная борьба с неясным исходом. Никто — ни армия, ни полиция, ни чиновники, ни просто обыватели — не знают, кому подчиняться. И даже если у каждого из них есть на этот счет какие-то идеи, у разных генералов и министров эти идеи могут быть разными.
В 2011–2012 году много писали о том, что после сфальсифицированных выборов власть нелегитимна. Это выдает очень узкое понимание концепции легитимности. Власть легитимна не когда она нравится и не когда люди ей доверяют. Власть легитимна, когда люди готовы ей подчиняться. Чем достигается эта легитимность — выборами или грубой силой, — вопрос технический. Самым легитимным правителем за всю историю, вероятно, был Чингисхан — у его подданных, скорее всего, и мысли не возникало оспорить его легитимность.
В монархиях и всех трех -кратиях непосредственно после отставки (или смерти) правителя легитимность автоматически и мгновенно переходит либо к уже известному преемнику, либо, на время, к единому коллективному органу — политбюро/конклаву. При отставке или кончине диктатора и главы хунты этого не происходит. У диктаторов не бывает законных и общепризнанных преемников. У хунты нет законного и общепризнанного механизма назначения ее нового главы. В авторитарных режимах после смерти их лидера некоторое время не остается легитимного руководства.
Поэтому исчезновение первого лица диктатуры или хунты — всегда отличный шанс для оппозиции.
Если оппозиция сильна и организована, она может, воспользовавшись отсутствием легитимных правителей, взять власть сама.
Но даже если оппозиция слаба, она все равно способна стать важным игроком в разворачивающейся борьбе и использовать это с выгодой для страны. В происходящей в такие дни схватке за трон каждому претенденту требуется поддержка, все силы, которые он может собрать. И оппозиция, если она хоть чего-то стоит, может выбрать наиболее подходящего для себя соискателя и предложить ему союз в обмен на посты и реформы. Но для этого она должна хоть как-то продемонстрировать свою силу.
Россия, конечно, формально демократия. Но очень трудно поверить, что если с Путиным действительно что-нибудь случится, то власть, как положено по конституции, перейдет к премьер-министру Медведеву, а через три месяца пройдут свободные выборы. Скорее, произойдет то, что обычно случается в таких случаях: борьба приближенных за трон и, вследствие этого, период безвластия. Если же Путина отстранят приближенные, то ни о какой их легитимности вообще не может идти и речи — по крайней мере,поначалу. Потом, если им удастся удержаться и заставить всю страну признать свою власть, они, конечно, станут легитимными. Но для этого гипотетическим заговорщикам потребуется время. Если им его, конечно, дадут.
Однажды мы уже наблюдали подобное — в 1991 году, когда захват власти ГКЧП вывел на улицы сотни тысяч человек и привел к его скорому падению. Но тогда оппозиция была сильна и у нее был популярный лидер. Сейчас и с тем, и с другим значительно хуже. Но все равно — очень странно наблюдать, как, несмотря на все более подозрительное отсутствие президента и ширящиеся слухи о его смерти или перевороте, оппозиция вообще ничего не предпринимает — не считая, конечно, репоста этих самых слухов. Возможно, конечно (хотя и крайне маловероятно), что ее лидеры сейчас ведут тайные переговоры с генералитетом и членами кабинета министров. Но даже и в этом случае — чем занимаются остальные? Почему, по крайней мере, нет разговоров об акциях и митингах, которые именно в такие минуты (если они, конечно, такие) и могут что-то изменить? Почему не обсуждаются вообще никакие действия?
Вероятно потому, что сейчас, после череды поражений последних лет и, особенно, убийства Немцова, оппозиция полностью растеряна, деморализована и не чувствует в себе ни сил, ни надежды. Стыдно ли это? Наверное, нет. Нынешнюю растерянность очень даже можно понять. Но неплохо бы и сделать выводы. Любой авторитарный правитель не вечен. Любого может прибрать смерть или убрать окружение. И оппозиции стоит заранее подготовиться к подобному развитию событий. Потому что самое стыдное — не учиться на собственных ошибках.
