В 1982 году, споря с философией физикализма (то есть с утверждением, что все сущее, включая ментальные процессы, можно исчерпывающе описать языком научных формул), австралийский философ Фрэнк Джексон придумал мысленный эксперимент, который успел с тех пор стать настолько знаменитым, что у него появилось множество вариантов. Приведу здесь самый реалистичный, который не вызывает лишних вопросов.
Мэри от рождения страдает цветовой слепотой. Она в буквальном смысле видит мир в серых тонах. Несмотря на это, а возможно, благодаря этому, Мэри с детства очень интересовалась восприятием цвета. После школы она пошла в медицинский на нейрофизиологию и постепенно стала крупнейшим в мире специалистом по восприятию цвета. О том, как человек видит, воспринимает, обрабатывает у себя в голове цвета, она знала абсолютно все.
А потом медики научились лечить ее болезнь. Мэри погрузили в наркоз и сделали ей операцию, исцеляющую от цветовой слепоты. Когда она проснулась в своей палате, первое, что она увидела перед собой — лежащее на белой больничной тумбочке красное-красное яблоко. Мэри впервые в жизни увидела красный цвет, о котором до этого знала все известное науке. Узнала ли Мэри что-то новое о цвете в тот момент, когда она его, наконец, увидела? — спрашивает Джексон.
Похожий вопрос я недавно задал себе, посмотрев на Ютьюбе десяток видео из Донбасса. Это были видео с передовой, с украинской ее стороны. На них украинские военные рассказывают о боях и, в частности, разными словами говорят, что будут бороться с русской армией до конца и что Россия подавится своими империалистическими планами.
Говорят они это на чистом русском языке.
Украинские военные, в форме, с автоматами в руках, на передовой, говорят по-русски. Не на всех видео, но больше, чем на половине. От этого на секунду кажется, что ты в параллельной вселенной, а потом понимаешь, что это и есть тот самый когнитивный диссонанс — «состояние психического дискомфорта индивида, вызванное столкновением в его сознании конфликтующих представлений: идей, верований, ценностей или эмоциональных реакций», по определению в Википедии.
И не надо объяснять мне, что это нормально, что в Украине половина населения говорит по-русски, что есть Англия и Америка, Франция и Бельгия, Германия и Австрия, и т.д., и т.п. Я все это отлично знаю. Я сам еще год назад писал о появлении в Украине новой русскоязычной нации. Но одно дело — читать о чем-то и даже писать, а другое — увидеть это своими глазами, пусть и на видео. Когда о том, что общий язык — не повод для братания, вам говорит человек с автоматом, эти слова приобретают окончательную убедительность.
Легко, конечно, все списать на гражданскую войну. Не ту войну Запада и Востока Украины, о которой говорят прокремлевские медиа, а войну свободных русских против несвободных, европейцев против имперцев.
Но это не гражданская война. В гражданской войне противники хотят установить свои разные порядки на одной и той же территории.
Русскоязычные украинские добровольцы из областей, которые Путин называет Новороссией, не хотят иметь с Россией ничего общего. Они не собираются устанавливать свои порядки в Москве, они хотят, чтобы Москва убралась восвояси. Есть, конечно, отдельные горячие головы, обещающие водрузить трезубец святого Владимира на Спасской башне. Но таких единицы. Большинство не собирается бороться за нашу и вашу свободу — только за свою. Всех русских из России, включая либералов-антипутинцев, они подозревают в имперских комплексах (зачастую оправданно) и мечтают отгородиться от России стеной, метафорической или реальной.
Для тех, кто живет в Украине, это не новость. Для них процесс шел постепенно, хотя события последних 15 месяцев здорово его ускорили. Но внутренних изменений, которые происходят с тобой самим, часто не замечаешь. А вот человеку, который увидел тебя после многолетнего перерыва, они прямо-таки бросаются в глаза. Еще в начале 2000-х, да что там, в южных и восточных регионах даже и в начале 2014-го, подавляющее большинство русскоговорящих граждан Украины не считало себя украинцами. Это были русские, по прихоти судьбы заброшенные в другое государство, которое не было для них толком ни чужим, ни своим. Они здесь родились и выросли, эта земля была их домом, но то, что она называлась «Украина», не казалось им чем-то важным и закономерным. Многим из них не нравилась российская власть и российские порядки, но метрополией для них все равно была Москва, а не Киев. «Всем известно, что земля начинается с Кремля». Теперь, с началом войны, этому пришел конец.
Понять это легко — чего же тут непонятного. Америка, Бельгия, Швейцария, Австрия. Ирландия, наконец. Но русскому человеку, не живущему в Украине, очень сложно это принять. Не разумом, рационально (хотя и тут у многих есть сложности), а на более глубоком, подсознательном уровне. Картина мира формируется годами, и до самого последнего времени в этой картине не предусматривалось места для людей, которые говорят на русском языке, но не считают Москву своей метрополией. Такого с русскими не случалось уже лет 500. И никакие Бельгии и Швейцарии не способны этого отменить. Альтернативные англо-, франко- и немецкоязычные нации сформировались несколько столетий назад.
Альтернативная русскоязычная нация формируется прямо сейчас, в эти дни и минуты.
У ее формирования есть одна очень важная особенность. Украинцы, те из них, кто говорит по-украински, строят свою коллективную идентичность и отличность от русских на другом языке, другой истории, на давней принадлежности к Европе. У русскоговорящих украинцев юго-восточных областей ничего из этого нет — ни отдельного от России языка, ни отдельной истории. Они тоже хотят в Европу, но для них это не возвращение в свой старый дом, а переезд в новый и незнакомый. Поэтому свою идентичность им приходится строить на другом. На том, что, в отличие от русских России, они свободны.
Кажется, лишь дважды за всю историю нация строила свою идентичность на идее свободы. Свободы не национальной или религиозной, а именно политической, свободе быть гражданином, а не подданным. Первыми были швейцарцы в XIV–XV веках, вторыми — американцы в XVIII-м. Кстати, до обретения 13-ю американскими колониями независимости англичане тоже не сталкивались с людьми, говорящими по-английски, но не считающими себя британцами. Можно легко вообразить разговор представителя взбунтовавшихся колоний Бенджамина Франклина (сына английского эмигранта) и представителя Соединенного Королевства адмирала Ричарда Хау во время переговоров на Стейт-Айленде, где англичане предлагали колонистам серьезные уступки, если те прекратят нести чушь про независимость и вернутся в лоно Британского мира:
РХ: Но мы же с вами британские люди...
БФ: Я не британец.
РХ (ошеломленно): А кто?!
И у швейцарцев, и у американцев из идеи свободы родились успешные, богатые и свободные нации. Украинцам, говорящим на обоих языках, это, конечно, ничего не гарантирует. Может не родиться вообще ничего, может — какой-нибудь хилый уродец. Но я надеюсь на лучшее и желаю им удачи. Да и вообще, спасибо хотя бы за попытку.
Но они — это они. А с чем остаемся мы, если у них получится?
Сейчас много говорят о том, как украинцы будут нас ненавидеть. Уже ненавидят. Но это далеко не самое страшное. Страшнее то, как мы будем ненавидеть сами себя.
Новая русско-украинская нация, которая сегодня рождается в Украине как часть общей украинской политической нации, — наше безжалостное зеркало. Эти люди очень похожи на нас. Отличаются они только в одном — они свободны. А если они свободны, это значит, что мы — рабы. Не обязательно по ментальности (хотя и таких тоже много). По положению. По позорной зависимости от государства-хозяина, по невозможности оспорить его решения.
Для русских это будет страшнее, чем 250 лет назад для англичан или 700 лет назад для немцев. Британия на тот момент была одной из самых свободных стран мира. Ну появилась одна еще более свободная — невелика беда. То же у средневековой Германии со Швейцарией. Но русские и сейчас самый несвободный народ в Европе. Сравнивать себя в этом отношении с европейцами — уже неприятно. Но тут хотя бы можно оправдать себя перипетиями отечественной истории: большевики, Иван Грозный, татаро-монгольское иго. Когда рядом появятся такие же, как и мы, с той же историей и тем же языком, но свободные, — оправдывать себя станет нечем.
Можно, конечно, надеяться на то, что нынешнее состояние России — временная аберрация, и скоро, не в этом, так в следующем десятилетии, она займет достойное место в ряду европейских стран, богатая и свободная. Только непонятно, на чем зиждется эта надежда. Богатые и свободные страны — не правило, а исключение. Их в мире менее трех десятков. За последние двести лет в клубе богатых и свободных появился лишь один новый член — Япония. На его пороге стоят Израиль и две бывшие японские колонии, Тайвань и Южная Корея. Плюс на лестнице толпится группа с востока и юга Европы, которым подставил плечо Евросоюз. Украина пытается войти в их число. Других кандидатов нет. Какие у нас основания считать, что мы скоро войдем в этот клуб? Только те, что мы белые и живем на краю Европы? Не хочу никого расстраивать, но этого мало. Оснований считать, что этого не случится, наоборот, более чем достаточно, даже если на минуту забыть об несчастной российской истории. В России нет главных составляющих успешного общества — уважения людей к частной собственности и труду, ответственности за собственную судьбу, умения и желания находить компромисс с окружающими. Зато в ней считают доблестью ловко украсть и уважают власть за свирепость. Эти «ценности» передаются из поколения в поколение. Ничего хорошего из них не построишь. Да никто, похоже, особо и не надеялся — иначе не смирились бы так быстро ни с закручиванием гаек, ни, еще быстрее, с ростом цен и падением доходов. Как гласит народная мудрость: «Никогда хорошо не жили, нехрен и начинать».
А когда достойной жизни нет и не предвидится, остается надеяться, что и у соседа сдохнет корова. Поэтому так многие в России, включая и якобы либералов, так радовались, когда Оранжевая революция 2004-го превратилась в тыкву. Поэтому они так смакуют нынешние украинские неудачи. Украинцы слишком на нас похожи; видя, как что-то получается у Киева, трудно не думать о собственных неудачах. Вынести успехи Одессы и Днепропетровска будет еще во сто крат труднее.
