Санкции, наложенные на Россию после того, как она аннексировала Крым и развязала сепаратистскую агрессию на востоке Украины, стали результатом крайне нелегкого для государств Европейского Союза решения. В отличие от США они имели с Россией достаточно тесные экономические связи и располагали наиболее эффективными для этой цели инструментами, но именно поэтому любые подобные меры были чреваты весьма болезненными последствиями для них самих. И даже когда эти санкции были ужесточены после катастрофы малайзийского авиалайнера, сбитого, согласно установившемуся консенсусу, из орудия, предоставленного Россией, раздавались многочисленные нарекания на их слабость и половинчатость.
Все поменялось в результате резкого падения цен на нефть, по поводу которого патриотическая пресса запестрела конспирологическими теориями.
Все, конечно же, сразу обратили внимание на то, насколько этот поворот неблагоприятен для России, которая в отсутствие санкций могла бы прибегнуть к международным коммерческим кредитам и пережить кризис сравнительно безболезненно. Мало кто заметил, по крайней мере в прессе, о которой идет речь, что это обоюдоострое лезвие, и что Европа, стоявшая в последние месяцы на пороге дефляции, перешагнула его в результате удешевления энергоносителей — ситуация, которая в других условиях могла бы резко подстегнуть экономический рост, обернулась для него неожиданным тормозом.
Многие из ныне здравствующих российских граждан хорошо знакомы с таким явлением, как неуклонный рост инфляции, а те, кто не испытал ее на себе в годы Перестройки и сразу после распада СССР, получили свой шанс сегодня. Дефляция — прямо противоположное явление: стабильное падение цен. Казалось бы, в этом нет ничего дурного, напротив: потребитель получает возможность купить завтра дешевле то, за что сегодня он заплатил бы дороже, — просто мечта. Но в результате он начинает откладывать особо крупные покупки на неопределенный срок, производство падает, работодателям приходится увольнять персонал. Кроме того, те из предпринимателей, которые прибегли к кредитованию в надежде расширить производство, теперь должны возвращать кредиты деньгами, неуклонно возрастающими в цене, на фоне общего промышленного спада. Выйти из этого порочного цикла крайне трудно: Япония, которую такой кризис поразил еще в начале 1990-х годов, не может это сделать до сих пор.
На этом фоне эффективная помощь Украине, которая, согласно многим компетентным прогнозам, стоит на грани банкротства, становится все более проблематичной. Кое-кто в Европе видит в ней просто еще одну страну, нуждающуюся в помощи, и в условиях буксующей экономики возможностей для этого все меньше. Внимание сейчас приковано в первую очередь к Греции, в которой предстоящие выборы могут привести к власти левых популистов, чья нереальная программа чревата выходом этой страны из зоны евро с непредсказуемыми последствиями.
Известный американский финансист Джордж Сорос, уже не в первый раз обращающийся к проблеме Украины на страницах журнала New York Review of Books, считает такую расстановку приоритетов близорукой. Он настаивает на том, что европейская политика должна быть радикальным образом переориентирована в сторону России и Украины, откуда грозит куда более серьезная опасность.
Прежде всего, Сорос считает, что нынешний российский кризис по ряду параметров сравним с ситуацией 1998 года, когда дефолт дал глобальный резонанс. Правда, на этот раз Россия располагает запасом валюты, который иные склонны преувеличивать — реальную ликвидную сумму автор оценивает в 200 миллиардов долларов. Уже в нынешнем году Россия должна будет перефинансировать задолженность в 120 миллиардов долларов, и хотя это частные долги предприятий, эти предприятия настолько прочно связаны с государственными структурами, что частное банкротство может оказаться неотличимым от государственного.
Тем не менее санкции, хотя они и опасны для самой Европы, Сорос считает неизбежным злом.
Напомню, что с его точки зрения нынешнее поведение России — фактически война, объявленная Европе и угрожающая самому ее существованию в нынешнем виде: эту точку зрения он обосновывал в своей предыдущей статье. Тем важнее, на его взгляд, оказать помощь Украине, которая, хотя и не является членом союза, играет роль переднего края в этой войне. И однако, Евросоюз в основном передоверил роль спасителя Международному валютному фонду, который выделил на эти нужды пока что гипотетические 17 миллиардов долларов — плюс 10 от самого Евросоюза. Этих фондов и этого внимания, по мнению Джорджа Сороса, недостаточно. Украинская рада уже одобрила проект промежуточного госбюджета, который, хотя и является в известной степени реформистским, крайне нереалистичен.
Далее автор перечисляет конкретные фонды, из которых Евросоюз мог бы оказать Украине дополнительную помощь, — не буду утруждать читателей списком, который приведен в статье. В целом речь идет о потенциальной дополнительной ссуде более сорока миллиардов долларов, хотя Сорос, конечно, не настаивает на всей сумме, а просто указывает возможные источники, полагая, что общий объем помощи должна составить около 50 миллиардов. Часть этих денег уже выделена на внутренние нужды Евросоюза, и Сорос предлагает их перенацелить, часть пока виртуальна. Он уверен, что ссуды в конечном счете себя окупят — в результате торговых связей с возрожденной Украиной, не говоря уже о политическом капитале.
Судить об экономическом эффекте такой помощи мне трудно — я бы предпочел более определенные прогнозы, но понимаю, что на нынешнем этапе их негде взять. Сложнее, однако, с политическим контекстом. Прежде всего бросается в глаза, что автор ограничивается призывами к Европе, лишь мельком упоминая о США, хотя от них помощь поступила сравнительно небольшая: всего лишь один миллиард гарантий займа и около 350 миллионов на военные и гуманитарные нужды, плюс целевой взнос в уже упомянутый МВФ. Между тем, экономическое положение США сейчас гораздо лучше, чем у Европы, и соответственно шире возможности для помощи. Насколько я могу понять, Сорос совсем не уверен, что в нынешней крайне поляризованной атмосфере в Конгрессе можно рассчитывать на радикальные меры.
Но и в Европе, которая ближе к очагу возгорания, ситуация не лучше. МВФ уже снизил для нее прогнозы темпов роста, а угроза дефляции и греческая пробоина могут свести на нет и эти скромные надежды. В таких условиях население, как правило, сосредоточено на собственной экономике, Украина поневоле остается за периметром внимания. Санкции, скорее всего, в отсутствие существенного компромисса с российской стороны, сняты не будут, но прямой выгоды Украине от этого мало. Сорос подчеркивает, что меры, которые он рекомендует, необходимо принять в самое ближайшее время, до середины апреля текущего года, в противном случае шанс будет упущен. Учитывая особенности принятия решений в ЕС, где большую роль играет редко достижимый консенсус, оснований для оптимизма мало.
И, наконец, есть третий фактор, настоящий джокер в колоде, который, на мой взгляд, автор оценивает нереалистически. Это Россия и вероятные прогнозы ее дальнейшего поведения. По мнению Сороса, эффект санкций, усугубленный падением цен на нефть, а также доставка из Украины трупов российских солдат делают позицию Владимира Путина все более уязвимой, и давление с востока должно начать ослабевать. Такой прогноз был бы справедливым в отношении практически любого государства, где существует хотя бы минимальная зависимость действий правительства от настроений населения. Сегодняшняя Россия устроена иначе — не хочу заводить сравнение слишком далеко, но она явно ближе к Северной Корее, чем, скажем, к Гондурасу — в том смысле, что правительство готово идти на любые жертвы, если их понесет не оно, а население. Включая и такие жертвы, в которых нет никакой политической или экономической необходимости.
Любые прогнозы дальнейшего поведения российского руководства, в том числе ожидание компромисса, есть смысл основывать на предполагаемом плане действий, который оно само для себя выстроило, — рассуждая далее о том, что этому плану способствует и что может воспрепятствовать. Но пока от рассуждений в этом направлении пользы не видно. Казалось бы, официальная риторика свидетельствует о том, что речь идет о попытке реставрации империи. Однако реальные поступки не свидетельствуют ни о чем разумном, кроме попыток извлечь сиюминутные пропагандистские выгоды из чужих промахов, реальных или воображаемых.
Любые успешные имперские завоевания, как свидетельствует история, опирались на успешную дипломатию в той же мере, что и на военную силу.
Так поступал Цезарь, о чем можно прочитать в его «Записках», так вела себя Британская империя, и даже российский опыт дает поучительные примеры — имя А. М. Горчакова, пока о нем помнили, было нарицательным. Путинский симулякр — может быть, первая в истории страна с имперскими амбициями, начисто лишенная института дипломатии. Наглядный урок — ее поведение в период обоих киевских «майданов», не говоря уже о злобной клоунаде Лаврова и Чуркина.
В отсутствие дипломатии и в условиях анестезии изолированной элиты в отношении санкций единственный путь к компромиссу — убедительная военная победа, которой не предвидится. Империя не воспрянет из праха, но для Украины, в ее нынешнем критическом положении, это — слабое утешение.
