(Окончание. Начало см.: «Новые приключения пенсионной реформы. Часть I)» и «Новые приключения пенсионной реформы. Часть II»)
В двух предыдущих колонках мы критически рассмотрели некоторые идеи, высказываемые идеологами нынешних российских пенсионных реформ и экспертами в этой области, а также проанализировали риторическую фигуру «пенсионного страхования», которую они используют в своих рассуждениях, а государство — в своих законах. Напомню, что непосредственным поводом для этой серии стала во многих отношениях чрезвычайно содержательная статья Татьяны Малевой, одного из ведущих отечественных экспертов в сфере социальной политики, под названием «Человек в солидарной пенсионной системе». Эта статья опубликована в журнале «Экономическая политика» № 2 за 2014 год. Теперь же мы поразмышляем над некоторыми данными, приведенными в этой статье, и над их интерпретациями, предлагаемыми авторитетным специалистом.
В основной части статьи излагаются результаты опроса населения России, проведенного Институтом социального анализа и прогнозирования РАНХиГС (полевая часть исследования проводилась «Левада-Центром»). Выборка была репрезентативной по полу, возрасту, образованию, региону и размеру населенного пункта, где проживает респондент. Всего было опрошено 1601 человек в 45 регионах страны.
Вопросы затрагивали широкий круг тем, связанных как с действующей пенсионной системой, так и с вводимыми новой реформой новшествами. Многие из них я даже не затрагивал в этой серии колонок, иначе пришлось бы написать целую книгу. Вот неполный перечень этих тем:
— на что российские люди рассчитывают жить в старости;
— что россияне знают о пенсиях и о новшествах, вводимых нынешней пенсионной реформой;
— как они воспринимают зависимость пенсии от трудового стажа;
— насколько распространена практика получения/выплаты неформального (не облагаемого «страховыми взносами») трудового дохода и как люди ее оценивают;
— как часто люди продолжают работать после достижения пенсионного возраста и после выхода на пенсию, что мешает им это делать, как они отреагируют на «зашитые» в новой системе стимулы к более позднему выходу на пенсию?
— как они воспринимают возможную отмену части пенсионных выплат работающим пенсионерам;
— как воспринимается идея введения дополнительных индивидуализированных взносов.
Одним словом, исследование дало обширнейшую информацию о том, как наши сограждане воспринимают пенсионную проблематику. Любому, кто интересуется этими темами, можно посоветовать внимательно прочитать эту работу. Я же здесь ограничусь комментариями по поводу двух блоков вопросов, в большей степени связанных с тем, о чем я уже писал в этой серии статей.
На что жить в старости? Ожидания и реальность
Респондентам был задан вопрос о том, на какие источники доходов они рассчитывают по достижении пенсионного возраста (к сожалению, в статье не приводится точная формулировка вопроса). Очевидно, что мнение людей по этому поводу имеет важнейшее значение в рамках политического процесса, определяющего размеры пенсионных обязательств государства: ожидания порождают политическое давление, но и сами определяются сложившейся ситуацией.
При анализе ответов респонденты были разделены на две группы — люди трудоспособного и пенсионного возраста (с. 59–60). Вот распределение ответов для людей трудоспособного возраста (каждый респондент мог выбрать более одной позиции):
А вот как распределились ответы тех, кто уже достиг пенсионного возраста (надо полагать, большинство из них — пенсионеры):
Наиболее заметны различия по первым двум позициям: люди трудоспособного возраста в 2,5 раза чаще, чем люди пенсионного возраста, указывают собственные заработки в качестве источника дохода, на который они смогут рассчитывать, и почти в полтора раза реже называют пенсию. Автор статьи дает этим числам следующую интерпретацию:
«Итак, в молодости люди переоценивают возможность продолжения трудовой жизни за пределами пенсионного возраста. Чем ближе к пенсионному возрасту, тем меньше подобных иллюзий и тем больше распространено желание покинуть рынок труда, а в последующей жизни в качестве источника доходов опираться на будущую пенсию. Следовательно, реальное влияние пенсионной системы на жизнь в поздних возрастах еще выше, чем представляется работникам трудоспособных возрастов» (с. 60)
Из этого в резюмирующей части статьи делаются еще более решительные выводы:
«Подавляющее большинство россиян по-прежнему воспринимают государственную страховую пенсию как главный и часто единственный источник существования в пожилом возрасте. Учитывая, что от выплат из солидарной пенсионной системы зависит материальное положение не только пенсионеров, но и домохозяйств, в которых они живут, реальная ответственность этой системы — не четверть, а почти половина населения страны. А это означает, что солидарная система еще долгое время будет представлять собой краеугольный камень в системе разнообразных пенсионных инструментов и что необходимость ее совершенствования еще долгое время останется приоритетом социальной политики» (с.78).
Кажется, что эти суждения вытекают из приведенных данных. Но давайте остановимся и немного поразмыслим.
То, что люди в молодости склонны переоценивать свои силы в более старшем возрасте, — факт, хорошо знакомый нам из собственного опыта и опыта наших близких.
Те из читателей, кто помоложе, могут убедиться, спросив об этом у своих родителей или старших родственников. Но в статье утверждается нечто гораздо большее — а именно: что все демонстрируемое опросными данными расхождение объясняется только и исключительно фактом такой переоценки.
Первая и очевидная проблема с такой интерпретацией — проблема, о которой, казалось бы, должен хорошо знать экономист (тем более не советский, а современный экономист), — состоит в том, что решения людей, как и их ожидания, определяются не имеющимися возможностями самими по себе и даже не желаниями как таковыми, а оценкой относительной привлекательности/непривлекательности разных вариантов поведения. Говоря на экономическом жаргоне, выбор определяется и множеством доступных альтернатив, и целевой функцией. То, на какой источник дохода рассчитывает человек, зависит не только от набора таких источников, но и от возможных выгод (денежных и иных), которые он рассчитывает получать из того или иного источника, а также от связанных с ним издержек.
Поэтому предлагаемая автором интерпретация данных, объясняющая их одной лишь «переоценкой собственных сил», может выглядеть правдоподобной только в случае принятия целого ряда дополнительных посылок, о которых автор даже не упоминает.
Первая скрытая посылка: люди ожидают, что государственная пенсия будет достаточно велика, и ее будет хватать, чтобы обеспечить приемлемый уровень жизни.
То есть ожидается, что будущий пенсионер сможет обойтись без других источников и при этом жить не хуже, чем сейчас рассчитывает, наблюдая сегодняшнюю жизнь других пенсионеров или прикидывая будущий уровень жизни типичного пенсионера на основе имеющихся у него данных и знаний. Попросту говоря, эта посылка означает, что люди ожидают, что пенсия будет довольно большой.
Чтобы оценить, насколько важна эта посылка для предлагаемой автором интерпретации данных, представим себе, что средняя пенсия в стране на момент опроса составляет, скажем, 3000 нынешних рублей. Изменились бы ожидания (расчеты) респондентов, и если да, то в какую сторону? Думаю, ответ очевиден: на 3000 прожить невозможно. А если бы 5000? Думаю, изменения в ожиданиях/расчетах были бы такими же, что и при 3000, хотя и в меньшей степени.
А теперь давайте вспомним то, о чем шла речь в первой колонке этой серии, где была приведена критическая оценка автором статьи будущего пенсионной системы в случае продолжения сложившихся тенденций и наше рассуждение о том, что ее долгосрочная нежизнеспособность обусловлена политическим процессом. Вспомним и то, что говорилось в предыдущей колонке, когда мы анализировали экономическую сущность «новой пенсионной формулы». Если кратко, то наши выводы состояли в следующем: перераспределительная («солидарная») пенсионная система в нынешнем виде финансово несостоятельна в долгосрочном плане, а новая пенсионная формула, привязывающая размеры пенсии к величине «пенсионного пирога», представляет собой форму неявного дефолта по пенсионным обязательствам. Это значит, что нынешние размеры пенсий в реальном выражении сохранить не получится, и автор статьи это знает. Следовательно, вывод о том, что «подавляющее большинство россиян по-прежнему воспринимают государственную страховую пенсию как главный и часто единственный источник существования в пожилом возрасте» требует, как минимум, серьезных оговорок. Даже если это утверждение соответствует реальности (о чем трудно судить, не зная точной формулировки вопроса), из этого не следует, что с уменьшением реальных пенсий (которое практически неизбежно) ожидания и расчеты граждан страны будут такими, как показывают теперешние ответы на этот вопрос. Т. Малева приходит к заключению, что «солидарная система еще долгое время будет представлять собой краеугольный камень в системе разнообразных пенсионных инструментов». Но когда «краеугольный камень» превращается в шагреневую кожу, опираться на него становится все труднее.
Вторая неявная предпосылка, на которую не может не опираться автор в своей интерпретации, может быть названа «гипотезой стационарного человека». Предполагается, что оценки и ожидания людей, принадлежащих к разным историческим поколениям (или, если воспользоваться демографическим термином, «возрастным когортам») меняются в течение жизни одинаковым образом, и их динамика не зависит ни от каких социальных или исторических событий. Нынешние люди трудоспособного возраста в той же степени склонны переоценивать собственные силы в более старшем возрасте, как и люди трудоспособного возраста в любой другой момент времени — в том числе и нынешние пенсионеры в то время, когда они были моложе.
Масштабы иллюзии одинаковы во всех когортах.
Поэтому мнение нынешних людей трудоспособного возраста по достижении ими пенсионного будет таким же, как и у нынешних людей пенсионного возраста. Из этой посылки можно сделать вывод (который Т. Малева и делает), что нынешние люди в будущем будут в той же мере зависимы от пенсии — и в той же мере согласны на такую зависимость, — как и нынешние пенсионеры.
Эта посылка вызывает большие сомнения. Можно предположить, что довольно высокий показатель доли тех людей трудоспособного возраста, которые рассчитывают в будущем на собственные заработки, обусловлен не только возрастной иллюзией, но и опытом проживания кризисов начала 1990-х и 1998 года, когда их родители, дедушки и бабушки испытали на себе резкое сокращение реальной величины пенсий (два подряд дефолта государства по социальным обязательствам). Если у нынешних людей пенсионного возраста есть какая-никакая пенсия и есть шансы, что она не упадет катастрофически до конца их жизни, то более молодые люди имеют все основания не доверять государству и хотя бы мысленно допускать, что от государственной пенсии будет мало толку.
Разумеется, чтобы оценить, насколько существенны обе неявные посылки, принимаемые автором, проведенного исследования недостаточно. Это требует более сложной и развернутой опросной методики. Я никоим образом не стремлюсь поставить под сомнение данные опроса и не утверждаю, что предложенная Т. Малевой интерпретация данных полностью ошибочна. Я лишь хочу подчеркнуть, что сделанные на основе этих конкретных данных выводы чересчур поспешны, неявные посылки в статье не проанализированы и альтернативные объяснения даже не рассмотрены.
Как бы то ни было, приведенные рассуждения автора могут служить хорошим образчиком того, какого рода доводами обосновывается нынешний политический курс и на каких явных или неявных посылках основаны эти доводы.
Что люди знают о пенсиях,
или рациональное неведение в действии
Раздел статьи, посвященный информированности россиян о действующем пенсионном законодательстве и о предлагаемых новшествах, открывается поразительным в устах экономиста утверждением:
«Коль скоро граждане возлагают столь высокие надежды на пенсионную систему как гарант своего пенсионного будущего, логично предположить, что они должны знать и понимать содержание пенсионной системы, ее законодательства, механизмов и уж как минимум правил назначения и определения размера пенсионных выплат. Ведь это знание является важнейшим фактором, влияющим на формирование трудового и пенсионного поведения населения» (с. 60–61).
Честно говоря, это странная посылка. Один из несомненных, многократно подтвержденных выводов современной экономической науки состоит в том, что в случаях, когда выигрыш отдельного человека определяется исходом политического процесса, зависящим от действий больших групп, у этого отдельного человека отсутствует заинтересованность в том, чтобы «знать и понимать» содержание соответствующего законодательства или механизмы работы системы, — феномен так называемого рационального незнания. Когда человек знает, что (1) его личное влияние на исход политического процесса пренебрежимо мало и (2) если этот процесс принесет выгоду его группе, он сможет получить свою долю выгоды независимо от того, участвовал он в этом процессе или нет, то у человека нет стимула к активному участию и даже к активному изучению соответствующей информации. Этот факт известен по меньшей мере с выхода в 1960 году работы американского экономиста Мансура Олсона «Логика коллективных действий», с тех пор возникло целое научное направление, изучающее подобные вопросы, а соответствующий материал даже вошел в учебники. Поэтому непонятно удивление автора, звучащее в следующем предложении статьи: «Однако, как и на других этапах пенсионной реформы, в реальности это знание крайне слабое».
Далее Т. Малева сообщает: «В целом чуть более трети (36%) респондентов осведомлены о том, как формируется их пенсия, почти половина (46%) не осведомлены, но хотели бы получить нужную информацию, и около пятой части (19%) не знают и не хотят этого знать» (с. 61). С учетом вышесказанного, эти результаты следовало бы оценивать как чрезвычайно высокий уровень осведомленности или заинтересованности в ней. Впрочем, это скорее всего иллюзия, создаваемая особенностями заданного вопроса и предлагаемого набора ответов. Что касается первых 36% «осведомленных», большой вопрос, что они подразумевают под «осведомленностью». В том же номере журнала «Экономическая политика» напечатана статья Юрия Горлина «О «простоте» действующей пенсионной формулы», в которой убедительно демонстрируется, что даже «старая» методика расчета пенсии, несмотря на кажущуюся простоту, не позволяет обычному человеку прикинуть размер своей будущей пенсии: «расчет пенсии по действующей формуле — задача не только крайне сложная, требующая доступа к информационно-справочным базам, но и в силу неоднозначности и непрозрачности формулировок в законодательстве практически не выполнимая для большинства даже высокообразованных граждан» (с. 94).
Так что вопрос об «осведомленности осведомленных» требует серьезного уточнения.
Теперь о тех, кто не осведомлен, как формируется пенсия, но хотел бы знать (46%). Этот результат выглядит довольно странно. Все-таки Россия — городская страна, три четверти людей, попавших в выборку, должны быть горожанами. Сегодня жителям городов доступны и книжные магазины, и библиотеки, и интернет (чем дальше, тем больше); какую-то информацию наверняка можно получить и в местных отделениях ПФР, было бы время и желание. Тут-то собака и зарыта. Дело не только в желании ознакомится с информацией, но и в издержках, которых это потребует, — прежде всего, в затратах времени, хотя денежные затраты тоже могут иметь значение. Здесь мы сталкиваемся с довольно типичной проблемой, обусловленной спецификой опросных методов: простые вопросы и простые варианты ответов не позволяют отразить структуру выгод и издержек, с которыми человек сталкивается. Предложенный вариант ответа «Не осведомлен, но хотел бы получить нужную информацию» респондент обычно будет понимать как «Не осведомлен, но хотел бы получить нужную информацию, если это не потребует никаких затрат и усилий». Чтобы отразить реальный выбор, с которым сталкивается человек, когда решает, надо ли ему искать информацию о пенсионной системе, потребуются иные формулировки, плюс несколько дополнительных вопросов.
Пока же мы получили лишь оценку готовности усваивать информацию, которую уже кто-то человеку «разжевал и в рот положил».
Если же учитывать «рациональную неосведомленность», то эти 46% следует скорее записать в число «не слишком интересующихся».
Конечно, на все сказанное можно возразить: все-таки если человек знает, от чего зависит величина будущей пенсии, он своими действиями в какой-то степени может непосредственно повлиять на величину пенсии — например, постараться перейти от неформальной занятости к формальной (т.е. с уплатой взносов в ПФР). Это правда — да, может немного. Но «рациональное незнание» потому и рациональное, что люди при принятии решения способны учитывать все факторы, а не только особенности пенсионной формулы. Я полагаю, большинство наших сограждан прекрасно понимает, что их будущая пенсия в большей степени зависит от уровня мировых цен на нефть и от предвыборной щедрости очередного вождя. А также, как показывает история с «замораживанием накопительной части пенсии», от того, не село ли родное государство в очередную финансовую лужу. Весь опыт последних десятилетий учит именно этому. Что толку знать тонкости пенсионной формулы, если до достижения пенсионного возраста начальство не раз успеет тебя обобрать или облагодетельствовать (если захочет)?
Это простое соображение отчасти подтверждается и данными опроса: информированность респондентов довольно заметно растет с возрастом и достигает максимума в группе от 60 до 69 лет (с. 61–62). Конечно, людям в целом свойственно придавать меньшую ценность тому, что может понадобиться в более отдаленном будущем (экономисты называют это «временным предпочтением») — соответственно, чем дальше человек от пенсии, тем меньшую ценность для него имеют знания о пенсионной системе. Но, видимо, и неопределенность тоже играет роль: зачем тратить время и силы на изучение правил, которые, скорее всего, изменятся до того, как понадобятся, причем эти изменения будут зависеть от неизвестных лиц и непредсказуемых обстоятельств?
Но если сопоставить ответы на предыдущий вопрос (на какие доходы люди рассчитывают в старости) и на вопрос об информированности, то возникает большое недоумение. На самом деле, если исходить из обычной, обывательской позиции здравого смысла, эти результаты просто ошарашивают. Как можно рассчитывать прожить на государственную пенсию, не будучи при этом хотя бы минимально осведомленным о том, как эта штука работает? Это кажется абсурдным. Но я бы не спешил обвинять наших сограждан в иррациональности. Люди не дураки, и на вопросы анкеты они отвечают (по крайней мере, в большинстве случаев) не в состоянии транса или наркотического опьянения.
Вероятнее, эта кажущаяся иррациональность свидетельствует о неадекватности используемого в такого рода опросах аналитического аппарата.
Одно из объяснений ее может состоять в том, что фундаментальное отношение людей к пенсионной системе базируется вовсе не на информации о законодательстве или пенсионной формуле. Скорее, здесь имеет место чисто политический феномен, который политологи часто называют «неявным общественным договором», а я, как экономист, предпочел бы называть «эффектом схождения ожиданий» или «фокальной точкой» (если использовать теоретико-игровую терминологию Томаса Шеллинга): простые граждане и начальники ожидают друг от друга определенных вещей, но содержание этих ожиданий либо не проговаривается явно, либо проговаривается в какой-то форме, требующей расшифровки. Содержание таких взаимно-сходящихся ожиданий или фокальных точек требует отдельного углубленного исследования. Можно предположить, например, что та информация, которой на деле пользуются граждане для оценки пенсионной системы, по большей части сводится к воспринимаемому ими уровню собственных и средних пенсий в реальном выражении — и в рамках реального политического процесса, определяющего величину пенсионных обязательств, именно эта информация оказывается необходимой и достаточной. Может быть, конечно, информационная структура «политической игры» устроена более сложно. Но, во всяком случае, данные опроса, опубликованные в статье, скорее свидетельствуют о существовании проблемы, нежели дают ответ.
Кстати говоря, сказанное означает, что реализация лозунга «повышение информационной открытости» имеет мало смысла как для улучшения материального положения клиентов системы (они и не могут, и не очень хотят использовать ту массу информации, которая им раскрывается), так и с точки зрения повышения политической устойчивости системы.
Какие же выводы делает автор статьи из этой части опроса? А вот какие:
«Граждане одинаково плохо осведомлены о нормах как действующей, так и новой пенсионной формулы. В этой связи не следует преувеличивать риски того, что население плохо воспринимает новую пенсионную формулу из-за ее большей сложности» (с. 79).
Переводя, опять-таки, на простой обывательский язык (и с учетом сказанного выше), можно переформулировать эту мысль так: люди настолько мало интересуются устройством пенсионной системы, что у властей есть большой простор для манипуляций путем изменения формул расчета пенсий.
Можно ожидать, что этот потенциал будет использоваться «на всю катушку».
Однако опрос не дает ответа на другой, более важный вопрос: каковы риски того, что люди «плохо воспримут» тот факт, что изменился сам принцип определения размеров пенсии и на место абсолютным обязательствам пришел «раздел пенсионного пирога» (т.е. что произошел частичный неявный дефолт по пенсионным обязательствам, о котором мы говорили в прошлый раз)? И еще один, вытекающий из этого вопрос: при каком сокращении «пенсионного пирога» люди начнут воспринимать изменений настолько плохо, что возникнет риск политического разрушения пенсионного «механизма»?
***
Подводя итог этого небольшой серии колонок, я перечислю кратко выводы всех трех, выделив из каждой по одной ключевой идее.
1) Нынешняя перераспределительная (или «солидарная») государственная пенсионная система финансово нежизнеспособна в долгосрочной (а на самом деле не такой уж и долгосрочной) перспективе. Это объясняется не только демографической динамикой (этот фактор признают и все эксперты, и большинство лиц, принимающих политические решения), но и ее последствиями для производительности экономики, а также, что важнее всего, природой политического процесса, порождающего пенсионные обязательства.
2) Вводимая новой пенсионной реформой система «дележки пенсионного пирога» пропорционально накопленным человеком за время работы баллам фактически означает односторонний и фундаментальный пересмотр государством своих пенсионных обязательств (частичный дефолт по этим обязательствам).
3) Люди по-прежнему рассчитывают на государственную пенсию как на основной источник дохода в старости, но не вследствие осведомленности о работе пенсионного механизма и о реальных возможностях государства, а в силу некоего «неявного общественного договора» или, точнее, устоявшихся ожиданий в отношении государства. Фундаментальное изменение принципов формирования пенсий (частичный дефолт) пока что не вызвало пересмотра этих ожиданий. Вопрос о том, когда и как это произойдет, остается открытым.
Интересная закручивается интрига. Мы продолжаем следить за событиями на пенсионном фронте. Оставайтесь с нами.
