4 ноября я отправлюсь в помещение школы в двух кварталах от моего дома, где у нас обычно располагается избирательный участок, и приму участие в очередных выборах. Мне предстоит голосовать за кандидатов разных уровней, городского, штатного и федерального, и хотя все это люди довольно разные, для меня они обладают (и всегда будут обладать) одной из двух общих характеристик: либо они мне во многом неприятны, либо я их на дух не переношу. Добро пожаловать в либеральную демократию представительного типа.
Почему так происходит, легко понять из многоэтажной структуры выборов в любой крупной современной представительной демократии — там, где они, как в США, проходят не по партийным спискам, а по индивидуальным кандидатурам. Теоретически не исключено, что в начале процесса на сцене может появиться кандидат с мнениями, вполне созвучными моим. Но у меня этих мнений слишком много, а у кандидата много избирателей с мнениями, отличными от моих, и то, что для меня имеет первостепенную важность, для большинства может оказаться маргинальным или просто неприемлемым. Любой успешный кандидат подобен губке, он в ходе кампании впитывает в себя мнения, которых в начале ее не имел, а чересчур принципиальные выходят из игры уже на первом витке.
В итоге я все же вынужден идти и голосовать, чтобы очень плохое не победило.
А теперь перенесемся в другое полушарие. Алексей Навальный, находящийся под домашним арестом, недавно дал интервью радиостанции «Эхо Москвы», вызвавшее множество нареканий в украинской прессе и блогосфере, а также среди той, увы, немногочисленной части российской аудитории, которая полагает поведение России в отношении Украины в течение последнего года неприкрытой и ничем не оправданной агрессией — эти взгляды я полностью разделяю, а вот с нареканиями не согласен. Раздражение вызвал в первую очередь один пункт интервью, где Навальный говорит о Крыме: «Я считаю, что, несмотря на то, что Крым был захвачен с вопиющим нарушением всех международных норм, тем не менее реалии таковы, что Крым сейчас является частью РФ. И давайте не будем обманывать себя. И украинцам я сильно советую тоже не обманывать себя. Он останется частью России и больше никогда в обозримом будущем не станет частью Украины».
Если читать интервью целиком, из него видно, что Навальный пытался увернуться от ответа на вопрос о Крыме, но ему перекрыли отступление. И возмущенная реакция на эту реплику полностью игнорирует ее первое предложение, целиком сосредоточившись на последующих. При этом возмущение нередко выливается не в конструктивные возражения, а в желание задеть оппонента пообиднее, фактически пнуть лежачего, потому что человек, у которого отнята свобода и которому за неосторожное высказывание может грозить новое уголовное дело, находится именно в таком положении по отношению к живущему пусть и в неблагополучной, но сравнительно свободной стране: именно такова разница в ситуации Навального и, скажем, украинского журналиста Мустафы Найема. К этой тактике контрнаступления я еще вернусь, а пока попробую разобраться в возникших проблемах.
Первая из них — это проблема самого Крыма и его дальнейшей судьбы. Мои кустарные попытки добиться у обличителей сколько-нибудь правдоподобного сценария возвращения этой территории законному хозяину выудили в сети лишь два-три ненаучно-фантастических предположения: либо воссияет новая либеральная и справедливая Россия, которая сама вернет Крым со смущенной улыбкой и репарациями, либо некие международные органы дадут ей соответствующий приказ, и она его выполнит. Чуть более (но ненамного) близок к известной нам реальности вариант, при котором Крым получит статус протектората ООН и после некоторого срока оккупации международными силами сам решит свою судьбу.
Остается гадать, откуда возьмутся международные силы и куда денется вето России в ООН.
А если все-таки вернуться в реальность, то прошлые случаи возвращений и невозвращений особой надежды не вселяют. Несомненным прецедентом было (дважды) присоединение Эльзаса и Лотарингии к Франции, но цена, если кто ее помнит, мало кому по карману. Республика Северного Кипра уже десятилетиями остается за пределами дипломатического пространства несмотря на то, что спор в данном случае — между двумя демократическими странами. И даже если оставить в стороне Европу, где чересполосица аннексий была узаконена Хельсинскими соглашениями, я бы обратил внимание на южные острова Курильской гряды, которые Россия наотрез отказалась возвращать Японии даже в самые вегетарианские времена своей новейшей истории.
Вторая и главная проблема — это сама Россия и ее то ли электорат, то ли общественное мнение, хотя ни один из этих терминов к ней полностью не приложим. Списывайте это на дефект моего воображения, но мне очень трудно представить себе метаморфозу, которая могла бы произойти с Россией в соизмеримое с человеческой жизнью время с тем, чтобы ее хотя бы и демократически избранное правительство взяло на себя смелость расстаться с аннексированным имуществом. Есть некая историческая инерция в России, и она именно в пользу аннексий, а не наоборот, откушенные территории очень быстро ассимилируются — путь от Московского княжества к империи был именно таким.
В ее истории, впрочем, случались короткие, но бурные периоды, когда упомянутое общественное мнение колебалось на 180 градусов и весьма резко, достаточно вспомнить перестройку с ее внезапной и повальной любовью к Соединенным Штатам, которая буквально в два-три года сменилась неприязнью и подозрительностью, но, как я уже упомянул, даже на этой синусоиде Япония своих Курил не дождалась. И я не очень уверен, что Украине реально нужна новая «русская весна» в полный накал, поскольку в этом случае проблема Крыма может оказаться для нее (не говоря о самой России) не такой уж первостепенной. А между тем, есть немало сигналов в пользу того, что новая синусоида не за горами, и те из нас, чья память, подобно моей, простирается достаточно глубоко в прошлое, могут заметить в сегодняшней новостной ленте сигналы, внушающие беспокойство — вот хотя бы появление на свет в Перми Люцифера Константиновича Меньшикова.
Проблема с высказыванием Навального по поводу Крыма заключается в том, что из него никак не очевидно, в какой мере речь идет о факте, и в какой — о долженствовании, а разница тут существенная. Если его прочитать просто как констатацию, что Крым в обозримое время не вернется в Украину, то лично у меня нет разумных возражений, кроме как против неудачной формулировки «больше никогда» (никогда не говори «никогда»), но и тут можно сделать скидку на то, что это импровизация в ответ на неудобный вопрос. Почему-то все, кто на Навального набросился с обличениями, прочитали это как утверждение, что отдавать Крым Украине вообще не следует.
В чем Навального можно действительно упрекнуть, так это в уклончивости его ответа — именно в силу его уклончивости я не вижу в нем ничего, с чем не смог бы согласиться.
Теоретически он ведь мог сказать, что Крым непременно следует вернуть Украине, или даже определенней, что доведись ему стать президентом РФ, такое возвращение станет его первостепенной заботой. Но тут как раз настало время пояснить, почему я начал свое эссе с совершенно постороннего, казалось бы, рассказа о предстоящих американских выборах. Навальный — не политический комментатор, которому легко сходят с рук любые заявления, в том числе взаимно противоречивые. Он — популярный политик, крайне редкая в России птица, поскольку политика в условиях диктатуры не самый выгодный способ существования. А политики в своих высказываниях следуют совершенно иным правилам, чем политические комментаторы, одно неосторожное слово может похоронить любые шансы, которых у Навального, согласимся, и без того немного. Тут сразу вспоминается кандидат в президенты США на прошлых выборах Митт Ромни, имевший неосторожность обозвать, на слуху дотошного журналиста, 47 процентов своих потенциальных избирателей нахлебниками, не платящими налогов. Вполне возможно, что именно эта случайно оброненная фраза, при всех прочих равных и независимо от ее соответствия действительности, поставила точку в его политической карьере. Навальный мог бы сказать именно те слова, которые я выше попытался вложить в его уста, если бы он мог рассчитывать почти исключительно на либеральный российский электорат, но если спуститься на землю, то надо как-то принимать во внимание и остальные 85 процентов. Те же законы демократии, которые действуют в США, обязательны и для России. И если бы я шел на выборы не здесь, а в неожиданно освобожденной России, я причислил бы Навального к компромиссным кандидатам, а не к тем, которых я на дух не переношу.
Очевидно, что бескомпромиссные политкомментаторы живут в совершенно ином пространстве, и тут как раз пора процитировать реплику Мустафы Найема.
Поскольку Алексей Навальный вполне искренне высказал свое мнение о Крыме, было бы правильно и самому оппозиционеру раскрыть истину о его положении. Считаю, что, несмотря на то, что Алексей Навальный долгие годы был ущемлен в правах и осужден с вопиющим нарушением всех законодательных норм Российской Федерации, реалии таковы, что сейчас господин Навальный является маргиналом российской политики. И я настоятельно советую ему и его последователям не обманывать себя — в обозримом будущем у них нет шансов стать сколь-нибудь влиятельными лицами в большой политике. Это тоже искренне.
Как уже понятно из вышесказанного, я как раз не до конца уверен в полной искренности Навального, но в искренности Найема он сам сомнений не оставляет, и возможности пнуть лежачего не пропускает. Можно себе вообразить, как Навальный мог бы на это ответить взаимной искренностью. Например, объяснить Найему, что его страна балансирует на грани банкротства — как утверждает журнал Economist, банкротства неминуемого, которое можно было бы несколько амортизировать, если заранее принимать авральные меры, но неизбежность которого правительство Украины предпочитает не замечать, уповая на чудо. И можно было бы указать на тот факт, что ожидаемое сокращение ВВП страны на 8 процентов — чудовищная катастрофа, которая может очень скоро отодвинуть на далекий задний план и проблему Крыма, и даже пресловутую ДНР. Можно было бы также заметить, что география не предусматривает переезда территорий, и Украина обречена граничить с той Россией, которая существует, а не с той, которую она воображает или вообще ни с какой. Это тоже искренне. К чести Алексея Навального, он до такой искренности не скатился.