(Продолжение. Начало см.: «История с зонтиками: Что происходит в Гонконге. Часть 1»)
Нецветная революция
Повторить «диссидентский» сценарий 2004 года, вернуть себе былые британские свободы, снять пропекинского главу правительства и надежно защитить фактическую независимость Гонконга от коммунистов Пекина, то есть оставить в Гонконге все как есть: в этом ли заключаются цели и задачи «революции зонтиков»? Читая сводки информационных агентств и комментарии сочувствующих гонконгцам демократических деятелей всего мира, можно понять ситуацию именно так. Скажу больше — объяснение событий, из которого нельзя сделать примерно такие выводы, будет, скорее всего, неверным. Но нет ничего глупее, чем удовлетворяться именно таким общим объяснением. Единственная просьба рядовых участников OCLP, которая была обращена к внешним сочувствующим, звучит примерно так: «Передайте всем, что это не цветная революция! Большинство протестующих в Гонконге также сочувствует демократическим революциям. Но у нас уже есть демократия, и нам не нужно ее отстаивать. Нам необходимо защитить ее развитие, нам нужно, чтобы демократия шла дальше и расширялась — в этом наше отличие».
Как и в случае с каждым социальным явлением, которое неинтересно описывать совсем поверхностно, минимальное углубление в тему не позволяет охарактеризовать «революцию зонтиков» каким-то единым термином.
Гораздо проще и полезнее показать, чем гонконгский протест преимущественно не является.
Вот, например, тезис о том, что демократическое движение в Гонконге, которое организовывало полуторамиллионное стояние на площадях в мае 1989 года и полумиллионный марш в день независимости Гонконга 1 июля 2003-го, сопротивляется навязываемой ему пекинской модели «управляемой демократии» и требует модель демократии западной — в том духе, в котором бывшая коронная колония Великобритании управлялась до 1997 года.
Но ведь считать Пекин бенефициаром нынешней «управляемой демократии», а Великобританию — вынужденным уйти в сторону защитником демократии истинной, просто смешно. Хотя бы потому, что основа несправедливостей, против которых выступают сейчас протестующие в Гонконге, была заложена в модель управления городом до, а не после передачи Гонконга под юрисдикцию КНР. Все, против чего сейчас протестуют, было придумано при британцах и во многом — для защиты гонконгских свобод от пекинского коммунистического режима.
Китайская демократия Ее Величества
Начнем с того, что первые демократические выборы в Гонконге состоялись в 1888 году, и это практически сразу были выборы не законодателей, а членов исполнительной власти. Сама по себе колония Гонконг обрела что-то вроде конституции очень рано даже по меркам Европы: в 1841 году была основана колония, а в 1843-м королева Виктория своим письменным патентом утвердила создание в Гонконге отдельной законодательной власти — это, собственно, и был LegCo. В 1844 году Законодательный совет собрался на свое первое совещание — и тогда в нем было четыре представителя британских органов управления Гонконгом, входящих в LegCo согласно своим должностным обязанностям. Это так называемые официальные члены LegCo — уже в 1850 году к трем чиновникам губернаторского офиса и самому назначаемому королевой губернатору Гонконга присоединились два «неофициальных члена», представляющих жителей Гонконга.
Разумеется, это были англичане, и их никто не выбирал, и официальных членов LegCo всегда было больше, чем неофициальных.
Но в 1884 году при очередном расширении «совещательного парламента» туда вошел один представитель китайского населения Гонконга (которое всегда, в любой момент было абсолютным большинством населения города, не исключая и момент японской оккупации). А в 1888 году к уже созданному исполнительной властью Гонконга Санитарному совету также потребовалось добавить двух новых «неофициальных» членов — и их выбрали непрямым голосованием по спискам налогоплательщики Гонконга. Власть Санитарного совета была более «приземленной» — в первую очередь, он давал право на использование земли, на строительство и на открытие складов и торговых точек в Гонконге, то есть, по существу, решал вопросы, связанные с бизнесом.
В 1936 году законодатели Гонконга без особенных проблем начали превращение Санитарного совета в структуру, в качестве которой он уже в полностью выборной версии был известен до 1999 года, — это Городской совет (UrbCo). По существу это была городская, муниципальная власть: ведь Гонконг — не только государство, но и город, а всякому крупному городу в Британской империи полагалось местное самоуправление. Новые территории Гонконга потом также выбирали себе свой совет — RegCo.
Никакой особенной демократии в нынешнем виде на этих выборах, разумеется, не было. В первых выборах принимали участие (и как кандидаты, и как избиратели — тогда особой разницы между пассивным и активным избирательным правом не видели) 186 избирателей из 669 возможных. В 1936 году избирали членов горсовета уже около 8 тысяч человек, в 1960-х эта цифра выросла до 50 тысяч, и к тому времени уже половина членов исполнительной власти города избиралась, а вторая половина — назначалась колониальными властями. Тем не менее, Гонконг в XX веке привык — для разных целей существуют разные списки избирателей, к избираемым в разные органы власти на разные места применимы различные квалификационные и имущественные цензы. Поступательное движение к демократии, в свою очередь, заключается в том, что китайское большинство населения города получает все больше мест в избираемой части власти города, число избирателей в целом растет, а пропорция между избираемой и назначаемой частью органов власти неуклонно сдвигается в сторону избранной власти.
Это движение было крайне медленным и совершенно не имело отступлений. Первый этнический китаец появился в LegCo (в «официальной» части будущего парламента) в 1875 году, уже через пять лет первое китайское имя фигурировало в «неофициальных» списках, а в 1929 году британская корона повелела не только включить в списки LegCo трех представителей китайского населения, но и отдать одно место в совете представителям европейцев-неангличан (его занял португалец — соседний порт Макао был португальской колонией также до 1997 года). В 1884 году в состав LegCo вошел представитель Торговой палаты Гонконга и по совместительству менеджер банка HSBC — в принципе, именно с этого момента можно считать представительство в заксобрании «функциональных округов» существующим как принцип. В 1963 году был создан UMELCO — офис «неофициальных» членов LegCo, законодателей, не подчиняющихся по службе губернатору, а через девять лет он его переименовали в OMELCO — к тому времени это была ассамблея «неназначенных» и частично избираемых на прямых и непрямых выборах, в том числе в «территориальных» и «функциональных» округах депутатов-избранников народов, трудовых коллективов, общественных организаций, церквей и прочих общественных объединений.
В 1972 году заседания LegCo стали синхронно переводиться на китайский, а в 1976-м был избран первый реально народный депутат, слесарь Вонг Лам с Кулунского автобусного завода.
Он вошел в совет как избранный представитель одного из муниципальных советов, дебатировал в законодательном собрании Гонконга на родном кантонском. Все шло к тому, что под властью англичан Гонконг рано или поздно получит китайскую демократическую, избираемую власть, не слишком зависящую от британской королевы. В 1993 году, например, председателем LegCo впервые избран британец-нечиновник Джон Суэйн (вопреки рекомендациям королевы Виктории 1843 года, требовавшей ровно за сто пятьдесят лет до этого обратного — LegCo всегда должен возглавляться служащим короны).
Демократия дошла до того, что в 1997 году LegCo вообще возглавила китайская женщина-нечиновник Рита Фань Чу Лай-тань. Впрочем, такой разгул демократии длился недолго, этот состав LegCo был временным и собирался не в самом Гонконге, а в соседнем Шеньжене — и собирал его Пекин по не слишком демократической процедуре. Полностью же выборным парламент Гонконга стал на 13 лет раньше, за несколько месяцев до Китайско-британской совместной декларации, подразумевавшей передачу Гонконга под власть КНР. Сами по себе выборы LegCo, а заодно и главы правительства Гонконга были придуманы как способ передачи политической власти Гонконга в новые руки.
Демократия с китайским колоритом
Обычно изобретение «функциональных округов» приписывают последнему британскому губернатору Гонконга Крису Паттену — но на самом деле впервые идея описана в «зеленой книге» реформы гонконгского местного самоуправления, подготовленной в июне 1984 года под руководством его предшественника, уэльсца сэра Эдварда Юда.
Сэра Эдварда только ненормальный мог заподозрить в прокитайском заговоре. Дело хотя бы в том, что он был одним из немногих британцев, умудрившихся повоевать с Народно-освободительной армией Китая в 1949 году. Тогда британский военный корабль «Аметист» под его командованием был атакован армией КНР в дельте Янцзы — за спасение корабля сэр Эдвард был удостоен звания кавалера ордена Британской империи. Неудивительно, что именно в его окружении в 1984 году было решено: стабильность Гонконга — в его уникальной связи между его бизнесом, общественными институтами и разными группами населения, поэтому в парламенте Гонконга должны быть представлены депутаты не только территорий, но и «функциональных округов». В 1985 году предполагалось, что в будущем LegCo 12 депутатов будут избираться всем населением, а 12 — двенадцатью группами: банкирами, промышленниками, учителями, врачами, юристами, наконец, горсоветом и советом Новых территорий. То есть по замыслу офиса губернатора Юда одна половина законодателей Гонконга должна была быть избрана всеми избирателями города на прямых выборах, другая — примерно четвертой-пятой частью образованного и квалифицированного населения на непрямых. В 1985 году эти выборы состоялись, но затем схема формирования LegCo была немного изменена.
В 1986 году Юд умер от инфаркта в британском посольстве в Пекине, и в честь него в парке Гонконга открыли дом экзотических птиц; это одно из моих любимых мест в городе.
Два следующих губернатора, Дэвид Акер-Джонс и Дэвид Уилсон, доработали идею Юда почти до нынешнего состояния — когда в 1992 году губернатором Гонконга стал Крис Паттен, большинство членов LegCo уже избиралось. В 1993 году Паттен, который, кстати, никогда не появлялся в официальной британской колониальной форме чиновника Гонконга, вышел из состава парламента, а в 1995-м LegCo стал полностью избираемым.
И тогда же были заложены основы нынешнего конфликта. 30 мест в парламенте за два года до передачи Гонконга Пекину избирались «функциональными округами» примерно четвертью «привилегированных» избирателей, 20 мест — в одномандатных округах, 10 мест — коллегией 400 выборщиков Избирательной коллегии, ибо тогда же было решено, что глава правительства Гонконга будет избираться другим составом депутатов «функциональных округов».
Ругательства, которыми пресса Пекина осыпала после утверждения этого решения Криса Паттена, конечно, почти не переводимы на русский — из них, говорят, исчезает весь китайский колорит: Википедия приводит лишь безобидные «западная шлюха», «пресмыкающееся» и «дурак, глупость которого будет проклинать следующая тысяча поколений». Собственно, ради него КНР пошла на собрание временного LegCo в Шеньжене во главе с женщиной и на роспуск избранного по новым правилам нового парламента Гонконга, именно из-за него была собрана комиссия по созданию конституции Гонконга, о которой писалось выше. 1 июля 1997 года Крис Паттен направил в LegCo телеграмму о своей отставке, завершавшуюся словами «Боже, храни Королеву! Паттен» — и через некоторое время уплыл заниматься поддержкой Палестинской национальной администрации и администрации Владимира Путина в Еврокомиссии (чтобы вы не думали о нем совсем уж радужно).
Гонконг же в 1997 году избрал главой правительства Тунга Чи Хва, а в 1998-м — LegCo по восстановленной Основным законом Гонконга схеме Юда-Паттена и начал длительную политическую борьбу — за то, чтобы ликвидировать эту самую схему в будущем.
Уже в 1998 году Human Rights Watch, например, констатировала: не то чтобы это была не демократия.
Но совсем уж демократией эту систему, которая надежно защитила демократические права и достижения Гонконга от давления КНР, назвать сложно, ибо в ней 60% мест в парламенте избирает четверть населения по процедурам, в которых сам чорт ногу сломит.
А Alliance во главе с Хуа и Ли, о которых мы уже забыли, равно как и альянс пандемократических партий Гонконга, которые тоже никуда не делись, уже тогда не скрывали — настоящей демократией они считают принцип «один избиратель — один голос». И так уж получилось, что все избранные по новой схеме главы Гонконга, которым сам Бог велел защищать город от посягательств Пекина, считались в городе безнадежно пропекинскими политиками, — а демократы всегда находились в оппозиции к хранителям городской независимости. На выборах 2000 года у «функциональных округов» было большинство мест в LegCo, на выборах 2004, 2008 и в 2012-го — поровну. На выборах 2012 года пандемократические партии уже создали Альянс за всеобщее равное избирательное право, по замыслам которого и глава исполнительной власти Гонконга (в 2017 году), и вся законодательная власть Гонконга (в 2020 году) должны избираться на основе всеобщего равного универсального избирательного права, как в общепринятых демократиях — без профессиональных и имущественных цензов, сложных политических игр, институциональных сдержек и противовесов.
Кто от этого выиграет — решительно непонятно.
«Зеленая книга» и золотые рыбки
С одной стороны, большинство населения Гонконга сейчас не в восторге от политики Пекина. Например, когда третий после передачи Гонконга КНР глава правительства Гонконга Дональд Цанг (сделавший при британцах блестящую карьеру в королевской полиции, брат управляющей HSBC, любитель золотых рыбок и галстуков-бабочек) в 2009 году в теледебатах по поводу «универсального избирательного права» полемизировал с главой Гражданской партии Гонконга Одри Ю, та уделала его (по поллам телезрителей) с разгромным счетом 71% против 15% — при том, что Цанг в этот момент считался пропекинской фигурой. Но Гонконг не любит вечных авторитетов. Ю потеряла место в парламенте Гонконга в 2012 году, эта либеральная партия сейчас является одним из оплотов «революции зонтиков» на выборах 1997 года. Во всяком случае, когда пропекинские оппозиционеры пандемократов попытались создать в Сети контрдвижение «Молчаливое большинство Гонконга» — внятной активности именно в Гонконге вокруг него не обнаружилось.
Попытки «молчаливого большинства» организовать контрреферендум в поддержку пропекинской линии провалились — что и неудивительно, раз уж оно молчаливое.
В 2007 году накануне очередных выборов (а в Гонконге к любым выборам принято готовиться года за два-три до того, как они состоятся, — в данном случае речь шла о довыборах 2010 года) правительство Гонконга отправило в Пекин на утверждение Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей очередную «зеленую книгу» о политической реформе выборов главы Гонконга в 2017 году и LegCo в 2020-м, — и в Пекине она не вызвала протестов. Впрочем, «зеленая книга» не содержала конкретных сроков прямых выборов. В 2010 году пандемократический лагерь, казалось, добился своего — реформа была поддержана в Пекине, Гонконг должен был самостоятельно (ну, почти!) утвердить способы выборов своих органов власти на 2017 и 2020 годы. Для этого, правда, в 2010 году пять представителей демпартий добровольно ушли в отставку и затем триумфально (ну, почти!) переизбрались на те же места в LegCo, с которых ушли. А Дональд Цанг уж совсем почти триумфально не переизбрался в 2012 год на второй срок — его заменил Лян Чженьин.
Про последнего, правда, говорили, что одно время он был едва ли не членом Коммунистической партии Китая — во всяком случае, он работал в Пекине, в Народном политическом консультативном совете Китая. Но, с другой стороны, именно он, еще когда жив был губернатор Юд, был первым секретарем конституционной комиссии Гонконга, то есть, как ни крути, капиталистической свиньей.
А чего б вы ждали от высокопоставленного гонконгского риэлтора из Jones Lang Wootton — чтобы он распевал «Алеет Восток» после миллиардных сделок?
И, наконец, с третьей стороны он является и соратником Тунга Чи Хва, соратника и ставленника олигархов.
Поступательное движение демократии споткнулось о заявление Ляна Чженьина (по прозвищу «Волк-Оборотень»), которое цитирует Бенни Тай — мол, неважно, как и когда Гонконг придет к всеобщему избирательному праву, важно, что мы к нему идем. К 1 июля 2014 года стало окончательно понятно, что в Пекине все-таки что-то задумали. 10 июня Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей наконец разродился своей «книгой» о выборах в Гонконге — «белой книгой». В ней было сложно вычитать что-то уж совсем определенное, такого рода пекинские документы вообще являются высшим образцом китайской политической культуры: посторонние никогда не поймут, почему довольно абстрактные заклинания о том, что «автономия Гонконга не является абсолютной, и его суверенные действия имеют источником лидерство в Пекине» являются угрозой демократическому процессу.
Но в августе Пекин подтвердил на словах: у него есть некоторые поправки к прямой демократии в Гонконге. А именно: кандидатов на прямые выборы главы правительства Гонконга предполагается выдвигать через избирательную коллегию, которая по-прежнему будет функционировать в системе «функциональных округов» с лишь частью прямо выбранных кандидатов. Де-факто речь идет о повторении старой ситуации 1997 года с «временным» LegCo — целью которого является, в общем, даже не управление ситуацией, а довольно эфемерный, учитывая настроения в городе, внешний контроль над самыми критическими ситуациями; все это очень в духе китайской бюрократии, этим она ничем не отличается от бюрократии британской — важно показать начальству, что все под контролем, даже если под контролем толком ничего нет.
На практике это означает, что у пропекинских сил будет право «вето» на выбор коллегией некоторых наиболее неугодных Коммунистической партии Китая кандидатов, а народ Гонконга (это было подтверждено позже) сможет выбирать главу среди двух-трех кандидатов, а не того количества, которое ему пришло бы в голову без этого ограничения. Кроме того, понимая, что на деле все это почти ничего и не значит, в Пекине неосторожно добавили: кандидаты должны «любить Китай» и быть «патриотами» своей страны. Что это такое — доподлинно неизвестно, выборы в LegCo в 2016 году пройдут по старым правилам (это было оговорено заранее), а правила выборов в LegCo в 2020 году, по мнению Пекина, все равно нужно будет утверждать в Пекине.
В принципе — что такого? Ну, «любить Китай», ну, три кандидата вместо сорока семи, ну патриот. А кто в Китае не патриот?
В сущности, ничего страшного в происходящем нет — 95% траектории к прямым выборам пройдено, и в оставшихся 5% Пекин вряд ли что-то сможет изменить. Но именно после этих словесных заявлений и «белой книги», в которой можно разобрать лишь отзвуки какого-то утробного ворчания старой коммунистической элиты Китая, Гонконг и начал «революцию зонтиков».
И это — вы будете смеяться — не столько из-за того, что Гонконгу что-то угрожает. Скорее из-за того, что Гонконг — это неотъемлемая часть Китая, и вся политика Гонконга строится исходя — не на словах, а на деле — из этого в высшей степени непонятного в России принципа. Они ведь действительно китайцы — в первую очередь китайцы в политическом смысле этого термина.
Изобретай Китай
Только внимательный читатель обратит внимание на то, как в качественных текстах, посвященных китайской политике, употребляются термины «Китай» и «КНР — Китайская народная республика». Синонимы ли это? И да, и нет — и без понимания того, почему это так, в гонконгском протесте разобраться невозможно.
Да и без политических историй — кто, собственно, является избирателем в Гонконге? С одной стороны, все довольно просто: активное и пассивное избирательное право в городе принадлежит постоянным жителям Гонконга (residents). Но это, собственно, не гражданство — большая часть жителей города является гражданами Китайской Народной Республики, именно это написано в их паспортах, выдаваемых, впрочем, от имени Особого административного района Сянган. У обычных граждан КНР такого паспорта нет, и в общем случае стать жителями Гонконга они не могут. Законным основанием стать жителем Гонконга по непростой схеме является ребенок, родившийся на территории Гонконга, поэтому существует понятие «якорного ребенка» жителя КНР — ребенка, рожденного гражданкой КНР в Гонконге и дающего впоследствии право его родителям стать постоянными жителями Гонконга. Правда, право стать гражданином КНР без натурализации есть только у этнических китайцев и их детей.
Теоретически во всем Китае натурализация возможна.
Но, говорят, среди этнических русских, приехавших в КНР, пройти все тяготы китайской натурализации смогли за 20 лет лишь несколько десятков человек.
В Гонконге, кажется, не было ни одного. Зато в Гонконге множество людей, не являющихся гражданами КНР ни в каком смысле, но живущих в городе на законных основаниях — например, по праву рождения в Гонконге. Конституция и законы Гонконга охраняют права постоянных жителей Гонконга вне зависимости от их гражданства, конституция и законы КНР — права граждан КНР, в том числе и жителей Гонконга.
Но одно дело КНР, а на практике любой китаец (а в Китае все жители китайцы, это мы помним еще по Андерсену) знает, что Китай больше КНР. И это не пустые слова. Например, часть героев предыдущих глав имеет тесные сношения с Всекитайским собранием народных представителей — парламентом КНР, а некоторые являются депутатами Народного политического консультативного совета Китая. Обе организации — часть политической системы КНР; мало того, черты парламента КНР есть и у первой, и у второй. Однако во второй мы не без удивления обнаружим не только представителей Коммунистической партии Китая (не КНР!), но и еще восьми каких-то политических партий Китая, а также делегатов из Гонконга и Макао (являющихся частью КНР), Тайваня (частью КНР никак не являющимся), представителей китайцев Юго-Восточной Азии. Затем мы узнаем, что Народный политический консультативный совет Китая создан был в 1945 году КПК и партией Гоминьдан, а в 1949 году, уже в другом составе, собственно, и провозгласил Китайскую Народную Республику, утвердил ее герб и гимн и до 1956 года был единственным парламентом коммунистической КНР. Потом функции парламента были переданы Всекитайскому собранию народных представителей, но старый парламент тоже никуда не делся и продолжает работать — и в его составе коммунисты КНР имеют лишь треть мест, зато есть представители Революционного комитета Гоминьдана. Напомним, Гоминьдан — правящая партия на Тайване, который сам себя именует Народной Республикой Китай. В составе же «второго парламента» есть такие организации, как легальная Китайская демократическая партия крестьян и рабочих, Демократическая лига Китая, работающая с середины 1930-х годов, зарегистрированная в Сан-Франциско в 1925 году и потом переехавшая в Гонконг Китайская партия стремления к справедливости, общество «Цзюсань», работающее с 1946 года и прочие любопытные структуры (это в стране, где в 2013 году запретили регистрировать неомаоистскую коммунистическую партию Бо Силая).
Все они, однако, объединены в Патриотический единый фронт китайского народа.
С одной стороны, это классический «народный фронт», известный нам по «странам народной демократии» поздних 1940-х в Восточной Европе, с другой стороны — у всякой аналогии есть свои границы.
Например, легко сказать, что Революционный фронт Гоминьдана является самозванным куском тайваньской партии Гоминьдан, на Тайване бывшей до 1987 года просто единственной китайской партией, а во всем Китае до 1949 года — крупнейшей. Но на деле в 1894 году доктор Сунь Ятсен основал (в Гонолулу, которое тогда было не столицей штата США и даже не столицей королевства Гавайи, а главным городом существовавшей шесть лет Республики Гавайи) Общество возрождения Китая, которое потом, после Синьхайской революции 1911 года, и стало партией Гоминьдан. Сунь Ятсена считают «китайским Лениным». Это не слишком удачная аналогия, поскольку точнее было бы считать его китайским Керенским, а точной аналогии в российской истории, разумеется, нет — поскольку Сунь Ятсен был, собственно, китайским националистом. Фокус в том, что учение доктора («три народных принципа») признают базовым для своей социальной доктрины и пекинская КПК, и тайваньский Гоминьдан, и пекинский же Революционный комитет Гоминьдана — мало того, и значительная часть демократических партий Гонконга, Тайваня и Макао, равно как и большая часть китайских политиков вообще, полагает «три народных принципа» основой китайской политической жизни.
Три принципа Сунь Ятсена изложены, например, в национальном гимне Тайваня. Это политический национализм (объединение всех национальностей Китая под руководством этнических ханьцев в единую политическую китайскую нацию), практическое народовластие (аналогичные западным демократические права и принцип разделения властей) и приоритет народного благосостояния.
Соответственно, всякий китайский политик и почти всякий китаец, более или менее лояльный учению Сунь Ятсена, сходятся в следующем. Китай больше, чем КНР, и рано или поздно китайский мир создаст единое процветающее государство с единой политсистемой, демократия и разделение властей необходимы. По первому, второму и третьему пункту разные Китаи немного расходятся. Так, у КПК и Гоминьдана есть противоположные точки зрения на то, к какому Китаю (КНР или Тайваню) следует присоединять политически все остальное и по какой модели. КПК считает, что главной моделью является принцип «одна страна, две системы», провозглашенный Дэн Сяопином, на Тайване думают про «одну страну, одну систему», то есть КНР должна рано или поздно исчезнуть. В КНР считают советскую власть (с модификациями) политсистемой с достаточным принципом разделения властей, в Гонконге все уверены в том, что западный принцип разделения властей надежнее выражает мысли Сунь Ятсена, в Тайване уверены, что, исходя из опыта старого Китая, власть должна делиться не на три независимые ветви (законодательная, исполнительная, судебная), а на пять (плюс контрольная и экзаменационная), ибо последнее завещал китайцам Конфуций.
Наконец, поскольку «три народных принципа» Сунь Ятсен, и это известно, почерпнул, изучая политическую систему США, то Тайвань, Гонконг и Макао полагают «народным благосостоянием» капитализм, а в КНР в рамках принципа «одна страна, две системы» считают, что в одной части единого Китая может иметь место социализм и даже коммунизм, а в другой, возможно, следует сохранить капитализм.
Детали будущего
Хотя из-за постоянных скандалов между Китаем и Тайванем «три народных принципа» сейчас обсуждаются и цитируются не так часто, в принципе, они остаются основой китайского политического мышления во всех частях Китая. На деле же это выглядит как то, что в разных частях Китая все остальные части, — и это довольно долгая и основанная на опыте практика, — воспринимаются не как другие страны, а как часть будущего единого Китая. Политик в Гонконге, строя демократическую систему выборов, не может думать только о самом Гонконге — он знает, что, чью бы точку зрения он не принимал, он занимается делами, важными Китаю в целом, хотя бы потому, что первый принцип из тройки, «политический национализм» Сунь Ятсена, никто не отменял.
В этом смысле все китайцы — националисты, и поэтому жители Гонконга с 1997 года — граждане КНР, а не Гонконга, — такие же, как жители Шанхая.
А вопросы коммунизма или разделения властей — очень важны, но не в такой степени.
Изучение китайской политической модели заставляет задуматься о множестве стереотипов, с которыми мы имеем дело в повседневной жизни, их не осознавая. Например, то, что политическая партия существует в государственных границах — это не более чем инерция мышления: в мире немало партий, не признающих госграниц, да и вправду — с какой бы это стати политическому объединению людей нужно было обращать внимание на паспорта своих участников? Это не более чем произвольное требование государственных структур, сегодня оно есть, а завтра повернется иначе.
С другой стороны, учитывая это, чуть лучше понимаешь новости из Гонконга. Например, совсем иначе звучит полуофициальная информация о том, что внутри самой КПК опыт демократической эволюции институтов в Гонконге обсуждается как возможный для тиражирования с 2020 года в южных районах КНР — прежде всего, в Шеньжене и Шанхае. В конце концов, и сам политический коммунизм КНР неоднороден — так, общим местом у многих авторов является противопоставление «Чунцинской модели» совершенствования госуправления в КНР (усиление роли государства и «красный ренессанс» — на базе этих идей Бо Силай и строил свою запрещенную партию, рассылая смс с цитатами из «маленькой красной книжки» Мао по 13 миллионам телефонов в Китае) и либеральной «Гуандунской модели» в южной провинции КНР, которая с годами становится все больше и больше похожей на Гонконг.
Собственно неомаоистов в Гонконге нет — при том что, судя по всему, неофициальные неомаоистские структуры Китая как раз сохранились именно что в Гонконге, вечном убежище диссидентства для всего китайского мира еще до Синьхайской революции. Прятаться в Токио или США от очередной китайской власти как-то политически окрашено, ненейтрально. Гонконг — именно то: тут есть место всем, и тут ни для кого не закрыто.
Гонконгцы обычно уважительно относятся к любому эмигранту, будь то китаец или европеец.
До 1951 года здесь вообще не было границы с континентальным Китаем, в 1980 году на Новых территориях была введена санитарная зона и правило: тот нелегальный въезжающий из Китая, кто будет пойман в этой зоне полицией, будет отправлен обратно в КНР, кто удачно пересечет ее («коснется базы») — получит право жить в Гонконге, хотя и не совсем в качестве резидента. При этом резидент Гонконга и Макао китайской национальности может быть, а может не быть гражданином КНР вне зависимости от того, есть ли у него, например, паспорт гражданина Британии или Португалии — тогда как в общем случае получение гражданства КНР влечет за собой обязательный отказ от любого другого гражданства.
Однако самих по себе китайских китайцев из КНР, приезжающих посмотреть на «витрину китайского капитализма», в Гонконге, бывает, и недолюбливают. Если не сказать больше. Так, вышеупомянутая Регина Ип после своей скандальной отставки из городского правительства частично восстановила (а частично обратно испортила) свою репутацию кампанией по борьбе с «якорными детьми» и притоком новых китайских граждан из южных провинций Китая. Их в городе зовут «саранчой» — как и тех, кто приезжает в Гонконг за покупками. Гонконг — единственный город мира, в котором есть таможня и паспортный контроль в подземном переходе метро — с недавних пор метрополитен Шеньженя дотянулся до северо-западной ветки метро-MTR Гонконга; чтобы пересесть на «иностранную» ветку, нужно всего лишь пройти по переходу. И предъявить паспорт, разумеется — и ехать, например, к богатым бутикам Тсим Ша Тсуи, в многометровые очереди в «Луи Виттон».
(См. окончание: «История с зонтиками: Что происходит в Гонконге. Часть 3»)
