06.10.2014

Дмитрий Бутрин История с зонти­ками

Желтая лента 

28 сентября людей, которых я за пару недель до того расспрашивал об их текущих планах на осень, поливали водой на большой площади — впрочем, выглядело все это комично: почти у каждого из не менее чем десяти тысяч молодых людей в руках по случаю дождя был зонтик. Незнакомого мне Джошуа Вонга и еще пару десятков человек полиция Гонконга задержала накануне, что не помешало всем банковским конторам в окрестностях Адмиралтейства закрыться, что наверное было не так сложно в воскресенье. Впрочем, в понедельник, уже после того, как, действуя согласно четким инструкциям, автономная гонконгская полиция безуспешно испробовала против протестующих слезоточивый газ, воду, дубинки и зачем-то пару дымовых шашек и провела ночь, увещевая всех разойтись и не нарушать общественный порядок, банковские офисы не открылись, и все стало немного понятнее. Так, правительство Гонконга отменило подготовку фейерверка, запланированного на 1 октября — День образования КНР. Для России это примерно то же самое, что отменить телевизионный концерт ко Дню милиции 10 ноября. 2 октября зонтики стали едва ли не официальным символом гонконгского протеста.

Но в ситуации, когда в центре города несколько дней на проезжей части комфортно лежат и сидят тысячи людей, и полиция не в состоянии что-либо с этим сделать (а тем более, когда десятки тысяч людей ближе к концу рабочего дня приходят их поддержать), символы играют второстепенную роль. Сначала это была птичка, сидящая на большом кольце, символе окружения, сейчас зонтик. Да даже если это резиновые пули — среди протестующих много споров вокруг фотографий в Instagram (оперативно заблокированном китайскими властями в континентальном Китае, но не в Гонконге), на которых эти самые пули обнаруживаются там, где полиция все же вступает в стычки с протестующими.

Illegal есть главное и самое важное слово во всех речах гонконгских официальных властей в отношении всего того, что происходит с лета 2014 года в образованном гонконгском обществе — и это тоже очень комично, если вспомнить, что, в сущности, настоящий протест, известный мировой прессе в основном под флагом Occupy Central, еще одного рядового «оккупая» с явно левой и антиглобалистской повесткой, стартовал 9 сентября с добровольной стрижки профессоров, среди которых были и юристы факультетов права двух гонконгских университетов. Нельзя сказать, чтобы публичное бритье головы было в южнокитайской культуре каким-то специальным позором, напротив, с начала десятилетия бреют головы в Гонконге даже барышни, это сейчас модно, и там никто не вспоминает о XIX веке, когда выбритый лоб и коса были предписаны манчжурским правительством континентальным китайцам — британского острова это, собственно, и не касалось. Но вполне устроенный в этой жизни 50-летний профессор права Гонконгского университета Бенни Тай, бывший еще пять лет назад деканом его юридического факультета, побривший голову наголо — это смотрится несколько вызывающе. Впрочем, до illegal тут далеко — а Гонконг на самом деле помешан на идее права и отношений с правом, в этом вопросе китайская культура, слившаяся с британской, дает удивительной ценности плоды.

А началось все со статьи Бенни Тая, которая была опубликована в Hong Kong Economic Journal еще в январе 2013 года.

И, читая эту статью сейчас, можно понять, почему 29 сентября 2014 года по неофициальному согласованию с руководством Народно-освободительной армии Китая правительство Гонконга подтвердило, что его гарнизон не будет применяться в борьбе с протестующими — и не применяется.

Странно, что экономический журнал Гонконга опубликовал статью профессора — впрочем, со свободой слова в Гонконге пока еще не боролись, это было бы действительно illegal.


Демократия профессионалов 

Россия — в той же мере страна техногиков, что и Гонконг. В наших социальных сетях едва ли не с большим интересом, чем сам протест, обсуждается программа для смартфонов FireChat, она позволяет передавать сообщения даже в том случае, если власти отключат интернет и сотовую сеть: протестующие в Гонконге, которые сами себя идентифицируют аббревиатурой OCLP (Occupy Central with Love and Peace — а их оппоненты, соответственно, выбрасывают два последних слова), используют ее, но не потому, что 2G и 3G отключили власти, а потому, что сотовые сети в центре семимиллионного и самого плотнозаселенного в мире мегаполиса не выдерживают такого числа картинок, сообщений и e-mail.

Чего хотят от Пекина Бенни Тай, Джошуа Вонг, сотни других организаторов OCLP и десятки тысяч протестующих (среди которых, отметим, не только старшие школьники и студенты, которые с конца сентября проводят свою собственную акцию — просто не посещают занятия в школах и университетах, но и множество госслужащих, и партийные активисты, и пенсионеры, нет разве что пролетариата), в России действительно вызывает намного меньше любопытства, чем эта компьютерная программа. Ну, разумеется, они хотят демократии. Фокус как раз в том, что демократия в Гонконге не только существует — ей, в сущности, ничего не угрожает. Во всяком случае, никто и никогда ни в Гонконге, ни в Пекине не говорил, что ее станет меньше. Мало того, сейчас избирательная система Гонконга, унаследованная во многом со времен, когда город был колонией Великобритании, — одна из самых сложных и сбалансированных в мире.

Во всяком случае, изучение основ избирательной системы Гонконга лично у меня вызывает творческую депрессию.

Задача качественно, достоверно и сколько-нибудь коротко рассказать о том, как она устроена, мне кажется совершенно непосильной. В случае с Россией мы можем, например, спорить о том, хорошо ли назначение глав регионов президентом и хороши ли одномандатные округа — как бы все это не было сложно для понимания простого работяги, когнитивный ценз, накладываемый на избирателя, не выглядит ограничением его прав.

Давайте только по основам и пока без истории.

Законодательная власть в Гонконге — однопалатное Законодательное собрание, резиденты города (а активное избирательное право принадлежит не гражданам, а именно резидентам, то есть законно прожившим в Гонконге в общем случае более семи лет) раз в четыре года избирают депутатов в парламент, в газетах обычно именуемый LegCo. 35 мест в нем избираются в территориальных округах (как и в нижнюю палату парламента России, по принципу квоты Хейра — интересно, многие ли в России знают, что это такое). Еще 5 «географических» мест в LegCo заполняются всенародным голосованием из числа членов демократически избранных Районных советов (District Counсils), это так называемые Super Seats — за них обычно идет партийная борьба (в Гонконге множество политических партий, блоки разрешены по довольно непростой процедуре), хотя партийная принадлежность для кандидата необязательна. Еще 30 мест в парламенте отданы так называемым профессиональным округам — это представители 29 профессиональных групп, от страховщиков до учителей. Каждый из «профессиональных округов» (в котором, впрочем, есть и один территориальный совет — Heung Yee Kuk, представители условных «сельских территорий» Гонконга на севере города) формируется по своим принципам: например, 88 тысяч учителей участвуют в выборах самостоятельно, у общепрофессиональных профсоюзов 600 советов с их голосами, ресторанный бизнес голосует шестью сотнями коллективных голосов и семью тысячами индивидуальных. Всего «привилегированных избирателей» 226,5 тысяч — на 4 миллиона всех зарегистрированных избирателей Гонконга.

Не спрашивайте меня, почему профессиональных округов 29, а мест для них 30. Это — цифры выборов в LegCo 2012 года: на предыдущих выборах соотношение было иное, и консультации вокруг состава парламента, и парламентская борьба вокруг них — политическая история Гонконга, идущая примерно 30 лет, с момента обнародования в 1984 году британско-китайской совместной декларации о будущем (в 1997 году) переходе Гонконга под юрисдикцию КНР по схеме «одна страна — две системы». У LegCo есть спикер, выполняющий заодно и роль, близкую к церемониальному президенту в других странах.

Президент LegCo избирается с 1844 года, но первый этнический китаец им стал только в 1995-м — до этого там были только англичане.

Исполнительная власть в Гонконге также выбирается — но не напрямую, а (по состоянию на сейчас) 1200 выборщиками. 300 — первая группа «функциональных округов» (ресторанный бизнес, два объединения коммерции, Федерация работодателей Гонконга, финансисты, сектор финансовых услуг, Гонконгская Китайская ассоциация предпринимателей, отели, сектор экспорта и импорта, две промышленные группы, страховщики, строители и ритейлеры вместе, производители текстиля, туристический бизнес, транспортники, розничная торговля — у всех свои правила участия), 300 — вторая группа «функциональных округов» (аудиторы, архитекторы, инженеры, врачи, сотрудники университетов, IT, юристы, ассоциация китайской медицины, сотрудники здравоохранения — не путать с врачами), 300 — третья группа «функциональных округов» (рыбаки и фермеры, работники сферы социального обеспечения, профсоюзы — хотя, казалось бы, куда уж, представители религиозных организаций, наконец, единая группа работников спорта, искусства и СМИ — как они с этим управляются, сложно вообразить).

Четвертая группа, тоже 300 выборщиков, — особая: в ней есть гонконгские делегаты Всекитайского Собрания народных представителей в Пекине, избранные в избирательный комитет члены LegCo, депутаты Всекитайской Народной Политической Консультативной конференции, делегаты вездесущего и играющего важную роль Heung Yee Kuk, отдельно от них — делегаты райсоветов (других, избираемых отдельно) Новых Территорий и, наконец, делегаты от территориального самоуправления основных населенных кварталов Гонконга — острова Гонконг и полуострова Коулун. Это — только верхушка айсберга: требования к кандидатам везде различны, стратегии голосования сложны, действуют правила block vote, помимо партий (а они отлично во всем этом разбираются — учитывая, что на выборах в Гонконге с учетом выборов в райсоветы и прочие территориальные органы применяется не менее пяти способов определения победителей, неудивительно, что значительный вес в местной политике имеют юристы), на конкретный состав выборщиков влияют и внутрипрофессиональные дрязги, и конкуренция компаний-работодателей, и создание внутриотраслевых ассоциаций, и отношения с континентальным Китаем.

Например, протесты в Гонконге нередко вызывает Ассоциация китайской медицины — дело не в том, что в сильно европеизированном городе она непопулярна, наоборот, — но бизнес китайских врачей безнадежно завязан на континентальный Китай, из которого поступают все ингридиенты для лекарств: ни лекарственных трав, ни нужных минералов, ни лекарственных животных в Гонконге, в общем, не сыщешь, несмотря на то, что на Новых Территориях есть огромные площади дикой природы, красивые невероятно и абсолютно безлюдные.

В общем, китайских врачей считают безнадежно пропекинскими, и это в преимущественно антикоммунистически настроенном городе не лечится.

Избирательный комитет, который при этом в силу своего состава существенно зависит от LegCo и проводит в довершение ко всему по своим собственным сложным правилам форумы своих кандидатов, на которых тоже происходит множество всего значимого и важного, в итоге и избирает кандидата в главы администрации — chief executive. Его же утверждает пекинское правительство, и он формирует правительство Гонконга.

И давайте я не буду излагать устройство судебной власти в Гонконге и ее полномочия, равно как и правила сочетания ее полномочий в трактовании Основного закона Гонконга (конституции) с полномочиями властей КНР. Достаточно указать на то, что правом окончательного толкования конституции и законов Гонконга, юрисдикции с common law, имеет Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей — орган не то чтобы судебный (хотя и до какой-то степени выполняющий функции конституционного суда, известного нам по другим юрисдикциям). Это интересно, на это можно потратить полжизни. Вторую половину жизни можно потратить на историю эволюции демократических институтов Гонконга. И все это имеет прямое отношение к происходящему сейчас в гонконгском Central.

Если этого не знать, то можно вообразить, что многочисленные китайские школьники прогуливают уроки и хулиганят меж небоскребов ради того, чтобы насолить Пекину, — и делают это, разумеется, по наущению Госдепа США.

Необычность текущего «майдана» в Гонконге, собственно, в том, что он почему-то происходит не 1 июля. Вот уже 11 лет все главное в этом городе, которому никогда не перестаешь изумляться, происходит 1 июля — в День независимости Гонконга. И происходит весьма и весьма давно — 10 лет, а то и 30 лет, а разобраться, так и того дольше.


История учителя

Как и на украинском майдане, и на московской Болотной численность участников OCLP составляет в Гонконге предмет споров. Только для Гонконга, который по населению, напомню, минимум в два раза меньше московской городской агломерации, полиция называет на 1 июля 2014 года цифру в чуть менее 100 тысяч участников, а активисты OCLP — в 510 тысяч. Это важно: самая крупная демонстрация в истории Гонконга прошла 1 июля 2003 года — еще во времена, когда жив был Сету Хуа, основатель и первый председатель Гонконгского альянса в поддержку патриотического демократического движения в Китае, в Гонконге за общеизвестностью именуемого просто Alliance. Сету Хуа умер в 2011 году, но, в принципе, одним из отцов OCLP можно считать именно его, «дядю Хуа» — из биографии этого родившегося в 1931 году школьного учителя невозможно, разумеется, понять, чего хотят школьники в центре Гонконга, но что-то о протесте понять можно.

Хуа родился в деревенском доме в Коулуне, но в 1941 году его семья бежала в центральный Гонконг от японских бомбардировок. После ухода японцев и возвращения англичан Хуа учился в колледже в городе, в 1961 году он стал директором школы, а в 1973-м возглавил протест против финансовой политики администрации по отношению к местным учителям и в 1974-м создал профсоюз HKPTU. Одновременно с этим Хуа крестился в местной протестантской церкви. Профсоюз немедленно стал одной из немногих сильных групп давления на местную администрацию — и, поскольку учителей в Гонконге традиционно много, важным игроком местной политики. Неизвестно, что к тому моменту Хуа думал о коммунизме, но в 1978 году именно он во главе HKPTU (он оставит руководство профсоюзом только в 1990-х, накануне ухода англичан) организовал массовую кампанию за обучение на китайском языке в старших классах средней школы — колониальные власти настаивали на том, что это нужно делать на английском. Немало внимания в Гонконге уделялось и заявлениям Хуа против легализации гомосексуального поведения в городе.

Не будучи гражданином КНР, Хуа был тем не менее делегатом Всекитайской народной политической консультативной конференции (политическая структура Китая — предмет отдельного разговора). И именно этого человека сразу после подписания Китайско-британской совместной декларации 1984 года, зимой 1985-го, один из отцов современной гонконгской демократии юрист Мартин Ли (которого пекинские газеты уважительно именовали в то время «главным цепным псом британского колониализма») рекомендовал к включению в редакционную комиссию по подготовке Основного закона Гонконга.

На самом деле, скажем по секрету, Гонконг никогда в XX веке, да и ранее, не был таким уж отдельным от континентального Китая. Уже на гонконгских выборах 1988 года Хуа был частью команды Мартина Ли — Ли возглавлял продемократический альянс кандидатов в первый LegCo, избираемый в рамках новой конституции, и проиграл блоку консерваторов во главе с Мартином Вонгом. Демократы при этом получили на выборах 51% голосов избирателей, консерваторы — 17%, поскольку имели большинство в территориальных комитетах (тогда избирательная система была еще сложнее, чем сейчас). Ли и Хуа при этом собрали 220 тысяч подписей в поддержку введения в Гонконге всеобщего равного избирательного права, правительство Гонконга поддержало прямые выборы, впрочем, под давлением консерваторов не оговорив сроки. И, видимо, демократы добились бы своего через несколько лет — если бы не Тяньанмынь.

21 мая 1989 года, еще за пару недель до разгона студенческой демонстрации на главной площади Пекина, Хуа, учитель левоконсервативных взглядов, политик и борец с коррупцией, подозреваемый в игре на Пекин, основывает Alliance.

После событий, в Гонконге именуемых обычно не по имени площади, а конкретнее — «Резня 4 июня», Alliance выдвигает собственную программу из пяти пунктов. Это: освобождение всех диссидентов в Китае, восстановление оргструктур китайского продемократического движения, наказание отдававшим приказ стрелять на Тяньанмынь, многопартийная система в Китае и строительство общекитайской демократии. Хуа и Ли был запрещен въезд в КНР. Это неудивительно, поскольку 21 мая 1989 года в антикоммунистической демонстрации солидарности в Гонконге участвовало полтора миллиона человек. Но были у Хуа грехи и похуже. Его мемуары об операции «Чижик» (Yellowbird), написанные уже в 2000-х, крайне осторожны, но руководство Alliance на деньги местных бизнесменов и при поддержке британской разведки и ЦРУ действительно организовывала переправку нескольких руководителей студенческих протестов на Тяньанмынь из Пекина в Гонконг и далее — на Запад. Название операции на китайском — часть поговорки «Богомол нацелился сожрать цикаду, не замечая смотрящего за ним чижика». Согласитесь, в разведке Народно-освободительной армии Китая, которой противостоял Хуа, должны были взвыть от ярости.

А если кто-то предполагает, что речь идет опять о каких-то разборках левой молодежи, — ну, значительную часть этой истории мы знаем из книг Ли Лю, в 1990-х — одного из управляющих инвестиционных фондов Уоррена Баффета.

В 1990 году Хуа был одним из важных участников оргкомитета партии «Объединенные демократы Гонконга». Эта партия, первая в Гонконге именно гонконгская партия (до этого городские политики были членами общекитайских партий, как свободных, так и запрещенных на конкретных китайских территориях — где как), в 1995 году слилась со студентами-либералами из партии Meeting Point в единую Демократическую партию. Сейчас это третья по представительству партия нынешнего LegCo — это, вы не поверите, левоцентристская партия. А вот в 1997 году, сразу после передачи Гонконга под юрисдикцию Китая, Хуа было предложено возглавить временный состав LegCo. Он с презрением отказался — состав нового парламента почти «вручную» отбирался в Пекине. Но предложили именно ему, несмотря на «чижика». И с 1997 года каждую годовщину 4 июня Alliance зажигает в честь студентов Тяньанмынь многие тысячи светильников в парке Виктории, а 1 июля с маршем демократических сил проходит по центральным улицам острова Гонконг.

С 1998 по 2002 год (в России нам было некогда за этим следить, у нас менялся президенты, воевали в Чечне, отбирали НТВ и строили «Русский алюминий) мероприятия Alliance носили более или менее камерный характер — это несколько тысяч, иногда десяток тысяч человек. А вот 15 декабря 2002 года организованный силами Хуа марш собрал уже 65 тысяч человек. Марш прошел от парка Виктории как раз примерно до Central, к резиденции гонконгского правительства. И его участникам было против чего протестовать за пределами «программы 5 пунктов», сформулированных Хуа и Ли в июле 1989 году.


Краткий курс китайских свобод

Политические свободы в Гонконге — вещь, сложнообъяснимая в терминах законодательства. Объяснить, что именно вызвало к действию первый массовый марш 1 июля 2003 года, упрощенно можно примерно так.

Конфликт интересов государственной безопасности и прав человека в городе отчетливо отмечался еще в 1960-х. Гонконг — часть Китая, политическая система Гонконга в партийной части не была отделена от континентальной КНР (и от Тайваня, продолжавшего и после 1949 года считать себя единственным возможным Китаем, порядки которого будут восстановлены во всей стране после окончательной победы), Великобритания при этом имела свои представления о том, что хорошо для безопасности колонии, а что плохо. Поэтому в разгар континентальных «больших скачков» и «огня по штабам» Гонконг получил целый набор разного веса и по разному сочетающихся друг с другом правовых актов о государственной и общественной безопасности.

Правящие партии КНР (Коммунистическая партия Китая) и Тайваня (Гоминьдан) в Гонконге были с начала 1960-х, собственно, запрещены, как и их аффилированные структуры. 

Это случилось после праздника «двух десяток» — 10 октября 1956 года, годовщины Октябрьской революции (не той — в Китае 10 октября националисты отмечают победу Учанского восстания 1911 года). В этот день столкновения маоистов и гоминьдановцев в Гонконге друг с другом превратились (или грозили превратиться) в некоторое подобие гражданской войны, в центре города в такси была застрелена жена швейцарского консула, а британцам в итоге пришлось вводить в Гонконг регулярные войска. Уже после запрета КПК маоисты пытались поднять народное восстание, благо город тогда был далек от процветания — и главной проблемой был дефицит воды. Но более успешны коммунисты были в соседнем Макао (11 убитых в ходе так называемого инцидента 1-2-3, португальские войска на улицах), где социальную революцию пытались начать в частной школе на Тайпе юные хунвейбины. В Гонконге же в 1966 году чуть более взрослые маоисты пытались было поднять народ на борьбу с британскими угнетателями — плату за паромную переправу с острова Гонконг на Коулун те подняли аж на четверть. Народ даже немного побуянил, но потом поостыл, а плата за услуги паромов Star Ferry до сих пор копеечная — эти паромы, один из символов города, снятся потом всем, кто любит Гонконг. Кажется, власти Гонконга с тех пор боятся лишний раз трогать цену за проезд из чисто суеверных соображений.

Через год, в 1967-м, организованные маоистские выступления стоили и той, и другой стороне 51 убитого, причем, если со стороны полиции жертвы — это в основном убитые гранатами (их тащили из континентального Китая участвовавшие в бунте китайские юноши-красногвардейцы), то коммунистов, бывало, забивали резиновыми дубинками, но в основном в них стреляли. Счет убитых был примерно равным, в какую графу записывать убитую на демонстрации 8-летнюю девочку, так и не выяснено.

Нельзя сказать, что в Гонконге после этого не бунтовали. В 1980 году протестовали против повышения налогов на такси, в 1984-м на улицы вышли футбольные фанаты, странно смотрящиеся в городе, помешавшемся на гольфе. Но это было все уже не то.

«Как мы бились в 60-х» — это в городе звучит гордо, «как мы дрались в 80-х» — этого скорее стыдятся. 

В общем, в Гонконге, городе, в принципе, не слишком боящемся насилия, но обыкновенно его не применяющим (а чего б вы хотели от родины Брюса Ли? Все так), в 2002 году и националисты из Гоминьдана, и коммунисты из КПК, и обычные граждане о законодательных запретах на политическую деятельность, об ограничении свободы слова, о обысках и арестах без суда ничего не помнили. Сменилось поколение, новое уже, в отличие от Хуа, не помнило японской оккупации и говорило на английском как на родном (двумя десятилетиями позже они забудут и эти завоевания, и первым родным для абсолютного китайского большинства Гонконга снова будет китайский), и habeas corpus проходило в средней школе.

И именно в этот момент правительство Гонконга вспомнило, наконец, труды Хуа в редакционной коллегии конституции города — и прочитало статью 23 Основного закона, в которой ему предоставляется право создавать и использовать законы, защищающие в Китае гостайну, противодействующие антикитайским организациям, иностранным и местным структурам, действующим против китайского правительства и подрывающим государственную власть. И правительство Гонконга немедля и с энтузиазмом принялось за законодательную работу, в конце 2002 года начались консультации с юристами, ведущиеся открыто: действующие британские колониальные законы о безопасности (основанные на common law) следовало отменить, новые гонконгские законы о безопасности (какие получатся) — придумать и ввести в действие. Разумеется, новые законы должны быть китайскими.

Фокус в том, что «китайским» в политической конструкции «одна страна — две системы» называют в разных частях единого Китая не совсем совпадающие вещи. И еще в том, что непрямая система выборов с куриями все-таки не является настоящей полноценной демократией.

Кто-то видит в ней вожделенный имущественный ценз на выборах. Понятно, что 226 тысяч избирателей в «профессиональных округах» даже в сегодняшней системе более образованны, богаты и влиятельны, чем остальные 4 миллиона избирателей в «территориальных округах» — и они прямо контролируют более 40% голосов в системе. Остальные 60% во многом видели в происходящем то же, что и в ситуации, когда в LegСo 51% избирателей имеет треть голосов, а 17% — две трети. Поэтому вопрос о том, как заменять британские законы на китайские и что такое китайские законы, должен был быть урегулирован под руководством тогдашнего главы гонконгской администрации Тунг Чи Хва — или, если хотите, его можно называть Дун Дзяньхуа: он уроженец Шанхая и живет сейчас в континентальном Китае.

Бизнесмен Хва в какой-то степени антипод учителя Хуа. Хва родился в одной из богатейших семей Шанхая в 1937 году, и до 1981-го его, вообще говоря, мало кто знал: хотя он с послевоенных времен и жил в Гонконге (главой местного правительства может стать только местный резидент не моложе 40 лет, проживший в городе не менее двух десятилетий), он всегда оставался в тени своего блистательного отца — Тунг Хао Юня, «Онассиса Востока», главы Orient Overseas, на пике карьеры владевшей 150 судами, в основном нефтеналивными. Юнь был старым убежденным гоминьдановцем и крупным просветителем — это именно он, например, выкупил у британского флота транспорт RMS Queen Elizabeth, чтобы превратить его в плавучий университет — Seawise University. Корабль в 1972 году горел, и слухи о том, что гоминьдановский либеральный университет подожгли рабочие из коммунистического судоремонтного профсоюза, выглядели так же реально, как и предположение о том, что Юнь спалил самый большой в мире на тот момент и самый убыточный лайнер ради махинаций со страховыми компаниями.

Три года в середине 1970-х это устройство с креном в 45 градусов торчало в бухте Виктории, пока его наконец не разобрали на металлолом.

В 1981 году Юнь умер, и ему наследовал Хва. В 1985 году глобальная логистическая компания разорилась, и ее неожиданно выкупили структуры правительства Китая (теперь она называется OOCL, и это одна из крупнейших в мире логистических компаний). Хва, оставаясь миноритарием OOCL, занимался после этого многими проектам — например, гонконгским Диснейлендом, и в целом остался на удивление небедным человеком, нередко сотрудничая с Генри Ху, виднейшим местным венчурным инвестором, земельным магнатом и заодно политиком. «Дядя Хуа» и Генри Ху писали конституцию Гонконга вместе. Хва в 1996 году по этой конституции был избран первым китайским главой Гонконга — без дураков, 80% голосов всех голосовавших.

Но в 2002 году заговорили о том, что Пекин отлично помнит, как и при чьей помощи Хва сохранил семейный бизнес. Проект закона о безопасности Гонконга был представлен на консультации — и он был «китайским» скорее в континентально-коммунистическом смысле, чем в гонконгско-демократическим.

Прежде всего, согласно законопроекту, основывающемуся на статье 23 Основного закона Гонконга, правительство города имело право запрещать любую партию, общественную организацию или иную структуру, запрещенную правительством КНР, — при этом права проводить расследование, угрожает эта организация безопасности Гонконга или нет, правительство страны не имело. Проект запрещал «подрывные» выступления, которые могли бы быть признаны судом «антикитайскими» в любом смысле — как устные, так и письменные, в том числе в интернете, причем не только владельцам паспортов Гонконга, но и вообще резидентам города (это существенная разница, но о ней позже), а на самом деле и гостям. Наконец, проект разрешал полиции краткосрочные аресты граждан, заподозренных в создании угроз национальной безопасности, без решения суда.

Если бы этот закон действовал в 2014 году, суд не выпустил бы Джошуа Вонга на свободу уже 28 сентября, OCPL в принципе не мог бы действовать, а я во время своей сентябрьской поездки в Гонконг мог быть легко арестован (и далее вплоть до пожизненного), поскольку явно участвовал в подрывной антикитайской деятельности. Часа два действовал, но этого достаточно. Но 15 декабря 2002 года старый диссидент Хуа и 65 тысяч его последователей пришли к правительству страны, чтобы объяснить ему, что оно неправо. А через неделю 190 тысяч жителей города подписали петицию о непринятии закона. А 1 июля 2005 года 510 тысяч жителей города вышли на улицы, чтобы закон не был принят.

5 июля Хва представил в LegCo смягченный проект закона во исполнение статьи 23. 9 июля после второго чтения документа 50 тысяч участников Alliance окружили кольцом здание правительства Гонконга. 16 июля 2003 года секретарь Совета безопасности Гонконга Регина Ип, прославившаяся заявлением «Демократия для Гонконга не панацея: Гитлера избрали демократически, и он убил семь миллионов человек!», ушла в отставку. Затем последовали судорожные дипломатические телодвижения между Пекином и Гонконгом, и 5 сентября Хва констатировал: статья 23 конституции Гонконга была заморожена на неопределенное время, британские «колониальные» законы о безопасности устояли.

Хва, собственно, тоже устоял. Но в конце 2004 года правительство Гонконга погрязло во множестве коррупционных скандалов, было обвинено Пекином в том, что оно не в состоянии справиться с «птичьим гриппом» и «атипичной пневмонией», а 12 марта 2005 года Хва объявил в Пекине, что болен и уходит в отставку.

Если коротко, то все это — именно тот сценарий, который сейчас намерено повторить OCPL и протестное движение. Не больше, но и не меньше.

(См. продолжение: «История с зонтиками: Что происходит в Гонконге. Часть 2» и «История с зонтиками: Что происходит в Гонконге. Часть 3»)